1. В уездном городе пировали два обывателя.
2. На столе бутылки были пусты, а глаза сидящих пьяны.
3. Один из сидящих хватил другого по колену и сказал: «Опрокинем, брат, еще по одной… хе, хе… где уж… хе, хе… нам до учености Сергея Мусатова…»
4. На что его товарищ мрачно заметил: «Идет».
1. Дом был темно-серый и старинный. Над открытой террасой была повешена каменная маска.
2. Неподвижно бледнело строгое лицо, казавшееся от вечерней зари нежно-розовым.
3. На открытой террасе восседал Павел Мусатов, осыпанный алым блеском.
4. Под поддевкой вздувался толстый живот его, и правая рука была опущена в бороду.
5. Левой рукой он теребил брелоки; перед ним на столе лежала пепельница и спички.
6. Два юных тополька склонялись, словно зачарованные, трепеща и тая от вечных сказок.
7. У реки раздавались крики тоскующих чибисов.
8. Грустно задумался лупоглазый Павел на вечерней заре.
9. Наконец он чихнул и сошел со ступенек террасы, завидев гостя.
10. Ему вслед смеялась маска застывшим, каменным смехом.
1. Приближалась буря. Над усадьбой стоял шум и рев.
2. Коренастые деревья, обуреваемые ветром, рвались прочь отсюда.
3. Приближались полосы ливня и уже висели над пашней.
4. Серые цапли пронеслись над свинцовой рекой.
5. Учитель сельской школы был поджар и сутул. Его землистое лицо было темнее лысинки, но светлее бородки, а расплюснутый нос задорно торчал из-под синих очков.
6. Это был молодой человек, тяготевший к народу.
7. Они шли с Павлом Мусатовым вдоль желтеющей аллеи; тявкающий голос учителя спорил с шумом дерев.
8. Землистое лицо, казалось, гримасничало, а длинные руки совершали нелепые движения под свинцовым сводом небес.
9. Коренастые деревья, обуреваемые ветром, рвались прочь отсюда.
1. На крашеной лавочке сидел золотобородый аскет и делал выводы из накопившихся материалов.
2. А учитель брезгливо думал: «Вот сидит
3. Весь он пропитан
4. Им навстречу поднялся мистик, который не был гнил и совсем не пил квасу.
5. Он был химик по профессии, и перед ним молодой учитель неоднократно срамился незнанием точных наук.
1. Шли ужинать. Сельский учитель из читающих развертывал фронт умственного войска своего и делал наскоки на
2. Еще была только редкая канонада. Еще не дошло дело до картечи.
3. Еще оставался впереди запас личных оскорблений.
4. На оконных стеклах угас розовый отблеск; за стеклом глядело на идущих мертвенно-бледное лицо.
5. Точно великая Вечность приникла к окну.
6. Но это был букет белой ковыли и больше ничего.
7. Павел Мусатов не участвовал в споре. Он напевал, вылупив глаза: «Ночь пронесется на крыльях тумана*, грозная туча застелет восход!»
8. Туча была страшная и высоко размазанная, а под ней два низких, зловеще-белых завитка неслись куда-то вбок.
9. На лужайке перед домом два молодых тополька шептались с бурей, точно зачарованные.
10. На оконных стеклах угас отблеск заката. Букет белой ковыли стоял на окне.
11. Учитель сельской школы разгорался пред молчавшим аскетом, а Павел Мусатов тихонько напевал: «Светлая радость померкнет, как зорька; горе, как туча, нежданно придет…»
12. Уже вошли в комнату и захлопнули дверь, когда завыла тощая психа, поджимая хвост; ее узкая морда была обращена к небу.
13. Она ужасалась и, казалось, вопила:
14. За рекой раздавались крики тоскующих чибисов.
1. Аскет молчал пред шумевшим учителем, потому что он был по ту сторону жизни.
2. Это был сплошной сон наяву.
3. Это были откровения: Вечность шутила с баловником и любимцем своим; эти вечные шутки — точно сладкая музыка раздавалась в тоскующей душе пророка.
4. Пророк знал, что он вырвался из тенет трех измерений. Люди называли его безумцем: это был добрый знак.
5. Пророк уже знал, что он глашатай Вечности.
6. Он слишком учился для того, слишком тосковал, слишком много снял покровов, слишком полюбил Вечность.
7. Слишком ярки были грезы: это был сон, подымавшийся над Россией, как милое безумие.
8. Это были шутки Вечности с баловником и любимцем своим.
9. Каменная маска над террасой хохотала и в хохоте онемела.
10. За рекой раздавались крики тоскующих чибисов.
1. Этот сон сжег действительность. Она рассеялась черным пеплом.
2. «Пусть, пусть это только грезы, — думал пророк, — но пусть хоть раз мир поиграет в эти сны, замечтается в фантазиях.
3. Что тогда помешает реальности этих грез?»
4. Так он думал, а уже сердце его замирало от сладкой печали, а уже ему в очи смотрели иные очи, синие… А уже тополя ныли густым басом под напором пролетающей Вечности.
5. Это неслись сны наяву ревущим потоком, и старики тополя, воздымая костлявые руки свои, ликовали и кричали нараспев*: «Се же-нии-ии-иих гряя-дет в поо-луу-у-уу-ноо-щии».
1. За окнами был рев и крик; ругались, и визжали, и молились неизвестные голоса.
2. Он видел Москву, а над Москвой громады туч с льдистыми верхами, а на туче
3. А у ног ее распластался сам верховный пророк и глашатай Вечности.
4. Бриллианты сверкали на митре и на кресте, а золотая бородка утопала в куполе туч.
5. Из-под тучи, как молния, лезвие Божьего меча разило негодников.
6. А вдали Антихрист бежал обратно на север Франции.
7. Сквозь общий крик старики тополя, как державные архиереи, воздымая костлявые руки свои, ликовали и кричали нараспев: «Чее-ее-ртооо-оо-оог Твоой вии-ждуу, Спааа-аа-се мой».
1. И опять, как всегда, два синих, печальных глаза, обрамленных рыжеватыми волосами, глядели на аскета.
2. Была улыбка и печаль. Был вопрос: «Неужели
3. С любопытством стояли у окна и смотрели на бурю.
