Мы, значит, армяне, а вы на гобое

докторами. Она плачет… куда-то рвется из палаты… не соблюдает режим… Она что, не хочет лечиться?.. Очень, очень трудная больная.

И на том конце повесили трубку.

Боже, Боже, твердил Гобоист, чувствуя, как дрожат похолодевшие руки, Боже, бедная моя девочка! Она же не сделала никому ничего дурного, за что же ей такие муки? Бедная, бедная, слабенькая, нежная моя девочка, ну что же я могу для тебя сделать?

4

Он брел по улице, держа розы под мышкой, перекладывая из руки в руку пакет с продуктами. Зашел в какой-то смрадный кабак, его замутило от выпитой натощак рюмки водки и запахов, идущих с кухни. К тому же о еде ему и думать было противно.

Начинало смеркаться. Кое-где уже горели фонари, а кое-где нет. Наступало самое неприятное для Костиных нервов время московской зимы — дневное между собакой и волком.

«Боже, куда же мне идти?» — думал он. И решил, что переночует на Никитских — он теперь никогда не произносил даже про себя дома.

Прежде чем идти в квартиру, он и раньше часто засиживался в каких-нибудь кабачках, чтоб прийти попозже и с Анной как можно меньше видеться. Он поехал на такси на Никитские, и там, почти напротив здания дома, — дома не было, было именно здание, — зашел в маленькое корейское кафе, хозяин которого отлично его знал. Кореец был страстным футбольным болельщиком Спартака, и Гобоист обычно по мере сил старался поддерживать разговор, хоть ни бельмеса в футболе не смыслил, не знал ни одной фамилии игроков, но с чувством поддакивал. Подчас он лишь задавался бесплодным вопросом, как болельщики оказываются фанами именно этого клуба, а не другого. И поименно знают даже запасных, знают тренеров и врачей. Впрочем, он ведь знал запасных духовиков, но это — профессия… В таких малоосмысленных соображениях он нашел, что и кабачок на месте, и хозяин. И официантка Варечка — откуда-то из Тульской губернии. И как всегда работал над стойкой, на полке бара, маленький японский телевизор корейской сборки. Гобоист уселся за свой столик в уголке и первым делом подарил Варе розы.

— Это мне? О, какие роскошные! Мне жених таких не дарит…

— А кто твой жених? — спросил зачем-то Гобоист.

— А Васька… он на базе… — И гордо: — Мы венчаться будем!.. Вам текилы?

— Если есть… А как ты догадалась?

— Костантин Борисович, так ведь вы завсегда…

Варенька принесла текилу в графине — Гобоист чуть ухмыльнулся про себя: в графине легче разбавлять, — и, не спеша, рюмка за рюмкой, выпил граммов триста. Закусывал лимоном и солью, как положено. Заказал корейской лапши — что-то вроде лагмана, — и Варя принесла ему большую пиалу, чайничек зеленого чаю с какой-то приправой.

— Еще двести, — заказал он. — Только, Варенька, попроси чистой — для постоянного клиента.

— Поняла, — сказала Варенька и не покраснела.

Поллитра — теперь это была его обычная норма, если с закуской.

5

Он поймал себя на том, что, выйдя из лифта, крадется. Поколебался: открывать дверь ключом или позвонить? Припал к двери, прислушался. Анна была не одна, но с подругой, наверное, — второй голос тоже был женским. Решил позвонить.

— У тебя ж ключи есть! — первое, что сказала Анна, не здороваясь, и дежурно подставила щеку. Он чмокнул ее и протянул пакет с продуктами. — Это что-то новенькое, — иронически молвила Анна, в пакет заглянув. Хотя это отнюдь не было чем-то новеньким, Гобоист никогда не приходил в дом с пустыми руками. Кажется, Анна играла на свою гостью.

В гостиной Гобоиста ждал сюрприз: за накрытым журнальным столиком — бутылка шампанского, коробка конфет, фрукты, — сидела не кто иная, как его, Гобоиста, звукорежиссер со студии звукозаписи. Звали ее смешно — Ариадна Редькина, но в просторечье она называлась отчего-то Надькой. Это была в три обхвата бабища, безмужняя и бездетная, о бесконечных нелепых романах которой на студии ходили многие веселые байки. Впрочем, она же простодушно и рассказывала всем желающим: послушайте, был у меня вчера… закачаетесь… Народ действительно качался.

Увидев Надьку у Анны, пораженный Гобоист сообразил, что он их никогда не знакомил. Зачем она здесь?

— Ты удивлен? — сказала Анна, гордо садясь на свое место.

— Пожалуй, — сказал Гобоист стоя.

Надька, впрочем, была смущена. Она зарделась, встала и явно не знала, протягивать ли Гобоисту руку.

Сколько же гадостей обо мне Анна ей успела рассказать, мелькнуло у Гобоиста.

— Ну, девочки, пойду к себе, не буду мешать, — пробормотал он, руки Надьке не подав. Он чувствовал себя солдатом, попавшим в окружение. И направился в кабинет — его никто не задерживал, — закрыл за собой дверь… Да, это еще полбеды — сплетни обо мне, эта сука наверняка пересказывает и то, что я сам говорил о других. Что ж, справедливое наказание за нарушение заповеди не злословь.

Он прилег на свою кушетку и прикрыл глаза, невольно прислушиваясь. Надька невнятно, шепотом бормотала что-то вроде я пойду, неудобно, Анна же, как всегда шумно и преувеличенно ласково, ее удерживала.

Наконец, Ариадна ретировалась. Анна, проводив ее, заглянула в кабинет. Гобоист лежал на боку и похрапывал.

— Ты не спишь, — сказала Анна утвердительно.

— Не сплю, — отозвался Гобоист.

Анна выдержала паузу, но муж ни о чем не спрашивал.

— Надежда позвонила сама…

— Ариадна. И кому же она позвонила?

— Тебе, конечно…

— У нее есть номер моего мобильного…

— Ну не знаю. Может быть, она думала, что ты в городе… Она позвонила, я пригласила ее на чашку кофе…

— Ты приглашаешь незнакомых людей в дом?

— Неправда, — с привычными нотками упрямства возразила Анна, — ты нас знакомил на презентации своего диска… И вообще, почему я должна отчитываться? Мы мило поболтали по телефону, я пригласила ее как-нибудь заглянуть…

— О чем вы болтали? — устало спросил Гобоист. Раздражение против жены уже распирало его. Зачем она лезет к его сотрудникам, к его работодателям, лезет не в свое дело, по сути, вторгается в его профессиональную жизнь!

— Так, болтали о женском, — сказала Анна и торопливо прикрыла дверь.

И Гобоист понял, что это только пробный шар. И что она наверняка будет обзванивать его знакомых, обкладывая его, как зверя, доказывая миру, что она по-прежнему жена и в своем праве…

Утром он проснулся рано, глотнул шампанского прямо из бутылки, что оставила в гостиной Анна. Он одевался в прихожей, когда из спальни раздался капризный голос жены:

— А попрощаться — нет?

Боже, какая идиотская манера выражаться!

— Пока, — сказал Гобоист и выкатился.

Денег на такси в бумажнике не оказалось — взял из дома слишком мало. Гобоист пошел по Тверскому бульвару до Тверской улицы, чтобы проветриться, на троллейбусе доехал до Белорусского. Долго ждал электричку до Городка, пил баночное пиво, которое он терпеть не мог, — больше здесь было выпить нечего. Наконец забрался в промерзший вагон… В этой электричке он с ним и познакомился. Со Свинагором.