том, что жадно поглядываю через плечо, в сторону зазубренного кружка света — входа в пещеру, — каждый раз отмечая, что он еще капельку уменьшился, пока не стал всего лишь далеким угасающим солнцем.
Не могу сказать, что до этой минуты испытывал большое удовольствие от нашей подземной экскурсии, однако надежда на таковое была полностью уничтожена, когда я понял, что захвачен совершенно нелогичным, но глубоко укоренившимся страхом. Безо всякого предупреждения меня заполонила уверенность, что сейчас я буду отрезан от того драгоценного кружка света. Мое дыхание мгновенно ускорилось до пыхтения загнанной собаки, сердце бешено заколотилось о прутья грудной клетки. Неизбежный обвал собирался отрезать нас. Безликий противник помышлял нас запереть. Тот же чудовищный страх охватил меня, когда я входил в гостиную сестер Дубли, но здесь не было их добрых слов, чтобы утешить меня, не было их тихой уверенности, чтобы меня успокоить. Я был полон трепета; он болезненно оживлял во мне каждую мышцу. Мой собственный детский внутренний голос умолял отказаться от путешествия, броситься по проходу назад. «Опасность! — настаивал голос. — Беги к свету, пока он не исчез!»
Что ж, я сделал все, что в моих силах, чтобы заглушить этот голос. Я заткнул уши и стиснул зубы. Я из кожи вылез, чтобы вернуть дыхание в норму, повторяя себе снова и снова: «Ты в порядке, старина. Ты в порядке». То была отчаянная и жалкая борьба, но я принял твердое решение, что разум должен взять верх. Когда, наконец, мне удалось немного прийти в себя, удалось на миг достичь почти полного равновесия, я обнаружил, что на несколько ярдов отстал от Меллора с его лампой. У меня совершенно пересохло во рту. Я тяжело сглотнул и поспешил во тьму.
Я продолжал идти, вытянув руки перед собой (они напоминали скорее усики насекомого, чем конечности человека). Примерно каждые пять шагов я останавливался и проводил пальцами по стенам тоннеля — почувствовать, много ли вокруг меня пространства для дыхания. Казалось, что лишь этот ничтожный жест, когда мои ладони упираются в скалу, не дает ей сомкнуться на мне и раздавить меня до смерти.
Дважды Его Преподобие спотыкался. Оба раза он восклицал: «Осторожно». Слова уносились по тоннелю, сперва возвращаясь одним эхом, затем вторым, третьим, четвертым, пока все они не сливались в безумный оглушающий рев. Когда я услышал, как он поскользнулся в третий раз, опять воскликнув: «Осторожно», я чуть не сошел с ума. В тоннеле не хватало места и без этих сумасшедших голосов, летающих повсюду.
Потолок тоннеля теперь опустился до такой ничтожной высоты, что буквально упирался нам в спины, так что оба мы практически ползли на своих жалких руках и коленях. Время от времени я говорил себе: «Я развернусь и мигом выберусь отсюда», при этом все меньше надеясь, что для подобного маневра достаточно места. Голова моя почти лопалась от давления, а оба плеча терлись о скалу, когда мне показалось, что я чувствую легкое дуновение ветерка на своем лице.
В следующую минуту мы с Меллором выкарабкались из тоннеля, распрямились и стояли, потягиваясь и топая ногами. Мы вылезли в какую-то пещеру, возможно, тридцати футов в самом высоком месте, и, когда Его Преподобие поднял лампу над головой, ее золотистый свет озарил весь купол. Пещера нависла над нами, как огромные океанские волны, замороженные в ту секунду, когда они уже были готовы обрушиться.
Должно быть, я стоял там, зачарованный, несколько минут, пытаясь осмыслить это место. Повсюду было красновато-желтое свечение, будто бы исходящее из самого камня. Крохотные ручейки размыли стены зала, выточив из них скалистые пальцы и создав полное впечатление, что великан поймал нас в свою пригоршню.
Его Преподобие нашел подходящий валун на полу пещеры и присел на него со всем изяществом. Он поставил масляную лампу на землю рядом с собой и сложил руки с видом собственника, пока я продолжал расхаживать вокруг него, вбирая каждую деталь этого таинственного подземного места.
На мгновение пламя лампы качнулось, я увидел, как дрогнула моя тень на стене, — и это возымело на меня сильное, почти гипнотическое действие, как будто тень принадлежала не мне, а моему далекому предку, скачущему туда-сюда. И я подумал: «Он пытается заколдовать меня каким-то древним танцем».
Свет в этой пещере был таким ценным, а тьма так воинственна, что тень, которая вздымалась и опадала передо мной, казалась весьма уместной, а ее присутствие было, по крайней мере, столь же убедительным, сколь и мое собственное.
Его Преподобие обхватил руками колени, откинулся назад на своем камне и уставился в потолок.
— Ну, что вы думаете, Ваша Светлость? — услышал я его шепот, и эти слова тут же были подхвачены стенами пещеры и раскиданы повсюду. Мой ответ застрял в горле из страха, что может сотворить с ним пещерная акустика. Слово, слишком резко произнесенное здесь, может породить из разлетевшихся голосов настоящий бедлам. Но я молчал еще и потому, что необычная красота этого места почти лишила меня дара речи.
Высоко наверху, там, куда Его Преподобие устремил свой взгляд, в камне были вкрапления минералов. Они тихо поблескивали на свету. Холодный воздух уже пробирался ко мне, исследуя каждую щелочку на ботинках и пальто, и я начал чувствовать себя немного неуютно среди однородной бесформенности пещеры.
Наконец я сказал:
— Чем-то похоже на то, как я представляю себе поверхность луны.
Его Преподобие улыбнулся и кивнул мне со своего каменного стула.
— Я и сам часто так думал, — сказал он.
Я спросил его, все ли пещеры такие же величественные, и Его Преподобие сказал мне, что эта была гораздо больше и необычнее остальных, но что когда-то все они служили убежищем для тех или иных созданий.
— А только ли животные ими пользовались? — спросил я.
— О нет, — сказал Его Преподобие. — Когда-то здесь жил Первобытный Человек. В этом нет сомнений.
Я попытался представить себе Первобытного Человека, одетого всего лишь в несколько клочков шкуры, живущего своей Первобытной Жизнью... выползавшего в долины древнего Ноттингемшира для охоты на диких бизонов и оленей (и шерстистых носорогов) и проводящего ночи в холодной, сырой темноте. На секунду я даже представил туши этих бестий, разложенные на полу пещеры, и грубые орудия, которые мой первобытный предок мог использовать, чтобы раздирать их плоть.
Вряд ли я мог выбрать худшее время для подобных мечтаний. Эти отвратительные картины кровавых зверств были все еще слишком живы в моем мозгу, когда Его Преподобие поманил меня пальцем и уступил мне половину своего камня. Я присел рядом с ним и раздумывал, что бы могло означать загадочное выражение его лица, когда он протянул руку к лампе и прошептал:
— Смотрите внимательно, Ваша Светлость.
И язычок огня на фитиле лампы начал мерцать, слабеть, как будто постепенно задыхаясь. Со всех сторон свет медленно вытекал из пещеры, уходя обратно в землю. Крохотное пламя лампы, треща, съежилось до одной капельки света, и пещера вновь спокойно утвердила свою власть над нами. Сюда вернулись тысячелетия тьмы до последней секунды. Краткие мгновения света, что мы принесли с собой, были изничтожены. Скованный ужасом, я смотрел, как пламя угасало и, вспыхнув на прощание, исчезло.
Я был один в глубине скалы. Света не было. Не было даже воспоминаний о нем. Только навалившаяся тьма.
— В чем дело? — прошипел я Меллору, и внезапно ожила тысяча извивающихся голосов.
Он ничего не сказал. Его больше не было рядом. Скала не давала мне двигаться.
— Хватит, Меллор, — настаивал я, но язык мой заплетался от страха. — Ради бога, старина, зажгите спичку.
Мой голос вернулся ко мне хором тарабарщины, прежде чем медленно пожрать самого себя. Тогда не стало ничего, кроме темноты и тишины. Ничего, кроме глубины и холодного камня.
Наконец я услышал, как Его Преподобие говорит:
— Держитесь. Еще минута... Ага, вот теперь посмотрите наверх, Ваша Светлость.
