Видимо, трактирщик устал от бесконечных битв. Или побоялся, что недовольство соперника вызвано меланхолией, пришедшей с зимними дождями, и если он дождется весны, то передумает продавать конюшни.
Майлз позволил себя убедить после долгих споров и торговли, а потом ударил по рукам с бывшим врагом. Плату за конюшню сержант взял монетами, половину из которых перевел в императорские банкноты — их легче перевозить, а потом обменять в любой столице области.
Пока хозяин занимался приготовлениями, Джосан не терял времени. У него в мешке всегда были приготовлены чистая одежда, фляга с водой и нож.
Чтобы добраться до сердца империи, области Каристо-са, им потребуется пересечь несколько провинций, на что уйдет по крайней мере две недели. А потом нужно еще три недели, даже четыре, если не повезет с погодой, прежде чем они доедут до столицы. Все запасы придется везти с собой, хотя по мере приближения к Каристосу останется все меньше шансов для привалов у дороги, поскольку охота и добыча пропитания могут завершиться быстрым арестом. Вместо этого придется просить гостеприимства у фермеров, либо останавливаться на постоялых дворах, обслуживавших бедных путешественников.
Однако у Майлза имелись на сей счет свои идеи.
— Отведи Страшилу и Безухую к кузнецу. Попроси поставить тяжелые подковы, — приказал он.
Страшила — необъезженный мерин с неудачной формой головы, которая якобы не оправдала надежд на предположительно благородную родословную. Майлз рассказывал, что предыдущий владелец кастрировал животное из-за страха, что тот породит жеребят, похожих на себя. А Безухая — кроткая кобыла, которую мучил прежний хозяин из полудюжины лошадей, которых хозяин сдавал в аренду любому, кто мог заплатить монету, эти две — самые надежные, готовые много работать без лишних проблем.
— Зачем платить кузнецу, если Флорек потом получит с них прибыль? — поинтересовался Джосан.
— Он не получит. Эти две не входили в купчую. Я достаточно находился пешком за время императорской службы, и сейчас у меня нет никакого желания стирать ноги до мяса и кости долгими походами.
Монах замолчал. Ему и в голову не приходило, что можно поехать верхом. А ведь лошади — жизнь Майлза. Естественно, он не хотел брести черт знает куда пешком как простой крестьянин.
Сам Джосан никогда не смог бы купить лошадь. Всех денег, которые он заработал, хватило бы лишь на несколько дней аренды, не больше. Ученый хотел воспротивиться подобной щедрости, но с какой стати заставлять друга идти пешком только потому, что Джосан не мог позволить себе ехать верхом.
Оставалось только согласиться.
Благодарить Майлза монах не стал. Любое напоминание о хороших поступках приводило хозяина в ярость. Да и в самом деле, если вспомнить, что для него сделал сержант, лошадь казалась мелочью.
Монах не мог понять вояку. Он подозревал, что у того есть свои секреты, и то, как он хладнокровно расправился с похитителями, говорило о многом. За все недели, проведенные с Майлзом, Джосан узнал только, что он справедливый хозяин и хорошо управляется с лошадьми и мечом. За этим может скрываться все, что угодно. Убийца, наемник, мародер, ушедший на покой с награбленным добром. Хотя, возможно, он действительно солдат. Да и готовность, с которой сержант решил отправиться в столицу, вызвала бы опасение и у менее подозрительного человека. Тем не менее предчувствие говорило, что Майлзу можно доверять. То самое предчувствие, которое предупредило о незнакомцах.
Снова в его жизни появился человек, которого можно назвать другом, и брат при этом слове не мог не вспомнить о Рензо. Будет ли новая дружба с Майлзом достаточно крепкой, чтобы вынести груз тайн? Или сержант в первый же день отвернется от него и назовет сумасшедшим или убийцей?
Время покажет.
Они покинули Атику на рассвете. Утро оказалось настолько холодным, что охранники только махнули им рукой, не покидая тепла сторожки. Когда город оказался позади, Джосан не почувствовал ни триумфа, ни облегчения. С момента нападения похитителей монах мало и плохо спал, поскольку каждый раз, когда закрывал глаза и впадал в дрему, вскакивал, вспоминая, как его застали врасплох. Истощение затуманивало разум и притупляло эмоции, и теперь он чувствовал только странный фатализм. Если его судьба — арест, то так тому и быть.
Когда наступило утро, из-за облаков проступило солнце, согревая занемевшие от холода руки и лицо. Следов погони не наблюдалось, да и убийцы не выскакивали из-за аккуратных вил и не прятались в фруктовых садах.
Если Майлз и разделял опасения по поводу преследования, то виду не показывал, хотя тот факт, что он открыто повесил на пояс ножны с мечом и надел кожаные доспехи, говорил о постоянной готовности к опасности, с которой они могли столкнуться. С каждой милей, исчезающей под равномерной поступью лошадей, становилось очевидно, что за ними никто не гонится.
Это еще ничего не значит, бормотал циничный голос в голове. Врагам незачем преследовать монаха, ведь тот сам идет к ним в руки. Охотно загоняя себя в ловушку в центре сосредоточения власти в поисках правды, которую можно отыскать только в Каристосе. И все-таки Джосан надеялся найти ответы на свои вопросы прежде, чем его разоблачат враги.
А вдруг он никогда не сможет пережить правду? Может, он и в самом деле сумасшедший, убийца, высланный из Каристоса, чтобы не причинить никому вреда своим безумием? Что ему тогда делать? Как поступит Братство, когда узнает, что в столице появился совершенно непредсказуемый член ордена?
Джосан решил не забивать голову подобными мыслями. Что толку беспокоиться из-за бестолковых предположений. А пока он не добудет фактов, они таковыми и останутся. Страхи беспокойного разума превращали монаха в невежественного крестьянина, шарахающегося от каждой тени. Позор всей его учености, которая научила ценить трезвый рассудок и логические аргументы, построенные на выверенных фактах.
Брат постарался отвлечься, однако окружающая местность не представляла никакого интереса. С любовью построенные виллы, штукатурка которых сверкала на солнце, выстроились в ряды по обе стороны дороги. Каждую окружал фруктовый сад либо виноградник. Работников нигде не было видно, поскольку в зимний период делать особо нечего. Да и путешественники на пути встречались редко. Его кобыла, Безухая, не нуждалась в постоянном контроле. Она установила размеренную для себя поступь, совпадающую с шагом мерина.
Днем путешественники остановились, чтобы перекусить хлебом с сыром, запивая холодной водой. Ближе к вечеру у Джосана стали болеть бедра и спина из-за многих часов, проведенных верхом. Заметив, что Майлз ерзает в седле, он понял, что друг тоже устал от непривычно долгого путешествия. По молчаливому согласию мужчины направились к постоялому двору, хотя до наступления темноты оставалась еще пара часов.
За несколько монет сержант смог купить места в конюшне и комнату, которую они поделили с двумя путешественниками: отец отправлял младшего сына учиться в подмастерья к кузену. Ужин прошел без происшествий, шестерых приезжих усадили за стол в комнате, где могло поместиться три дюжины человек. Шансов поговорить с глазу на глаз не оказалось, и этому монах сильно обрадовался, хотя понимал, что только откладывает неизбежное.
Он провел очередную бессонную ночь, непривычно прислушиваясь к дыханию спящих людей. Давным-давно брат делил спальню с другими послушниками, однако эти воспоминания, как и многое другое в его памяти, стерлись. Утром болел каждый мускул, все косточки протестовали, когда он запрыгивал в седло. Как только таверна осталась позади, Майлз положил конец молчанию.
— Джосан твое настоящее имя? Или есть еще что-нибудь, что мне стоило о тебе знать?
— Настоящее, — ответил монах. — Из коллегии Ученых Братьев в Каристосе.
Сержант нахмурился, будто ожидал другого ответа. Возможно, предполагал, что у любого нормального человека, которого преследует убийца, хватает ума изменить имя, чтобы избежать опознания. Может, Джосан неправильно истолковал его выражение лица? Трудно поддерживать разговор, сидя в седле и наблюдая за собеседником со стороны.
— А что ты помнишь из прежней жизни? — поинтересовался Майлз.
— Рассказывали, что еще младенцем меня оставили на ступенях коллегии, чтобы Ученые Братья
