один глаз, увидела слегка озадаченного Ветра, легонько тыкающего меня уже куда-то в область филейной части тела ножнами от моего же меча.
– Палочку, что ли, найти не мог? Зачем сразу ножнами-то?
– Палочки поблизости не оказалось, а пальцем было боязно, – усмехнулся паренек, убирая и меч, и ножны от меня подальше и усаживаясь на краешек кровати с явным намерением отобрать еще и подушку. – Вдруг откусишь.
– Нет, я тебя целиком съем, – широко зевнула я, демонстрируя Ветру характерный для айранитов прикус с тремя парами клыков.
Тот невольно отшатнулся, а потом несколько нервно хихикнул:
– Это у вас шуточки такие, да?
– Нет, это у нас реакция на раннюю побудку.
– Тогда в следующий раз пошлю Данте тебя будить, – попытался неуверенно пригрозить подросток.
– Присылай. Я его с собой уложу… спать, – вздохнула я, все еще обнимаясь с подушкой и не имея никакого желания вставать.
– Не, вас обоих я точно не подниму, да и неловко будет, – с притворным сокрушением покачал головой Ветер, поднимаясь и направляясь куда-то в сторону двери.
Зря я понадеялась на то, что ушлый мальчишка решил оставить меня в покое.
Вылитая на затылок холодная вода заставила меня кубарем скатиться с кровати, встряхиваясь, как кошка, которую «добрые» дети как бы случайно уронили в ведро с колодезной водой. Я тихонечко зарычала, Ветер шарахнулся к двери, обнимаясь с пузатым глиняным кувшином для умывания и, как мне показалось, на всякий случай вспоминая какое-нибудь не слишком убойное, но эффективное заклинание, когда дверь распахнулась и на пороге появилась Элия. Знахарка окинула взглядом разворошенную постель, Ветра, замершего у дверного косяка в обнимку с пустым кувшином, посмотрела на меня, пытающуюся спросонья вытереть мокрые волосы о подушку… И звонко рассмеялась.
– Ветерок, у тебя только-только лихорадка прошла, а ты уже безобразничаешь. Я попросила тебя разбудить Еванику, а не искупать ее.
– Можно подумать, я не пытался, – буркнул подросток, сгружая кувшин на лавку так, что я невольно подумала, что несчастная посудина доживает свои последние минуты.
– Можно считать, что у тебя получилось, – вздохнула я, возвращая подушку на кровать и поднимаясь с пола. – А поскольку заодно ты оказал мне услугу и дал умыться, то не мог бы ты быть столь добр, чтобы свалить из комнаты, пока я буду переодеваться?
– Было бы на что смотреть, – тихонько пробормотал себе под нос подросток и тотчас шмыгнул за дверь, уворачиваясь от метко пущенного в его сторону сапога, стукнувшегося каблуком о прочный дубовый косяк и отскочившего под ноги знахарке.
Элия усмехнулась, подбирая обувку с пола и подходя ко мне.
– Кажется, тебе уже лучше. По крайней мере, в твоих глазах уже не гнездится тоска, которой там явно не место.
– Проснуться еще толком не успела, – улыбнулась я, одеваясь. – Ветру, как я понимаю, тоже лучше?
– А то не заметно? На мастерство я в отличие от Анисимки Юродивого не жалуюсь. – Элия подала мне высушенный и приятно пахнущий травами дорожный кафтан. – Если не будете устраивать ночлег на сквозняках и не пожалеете пареньку лишнего одеяла, то можете уже сегодня отправляться в дорогу. Не знаю, что тебя гонит вперед, но это дело явно не терпит отлагательств.
– Это точно. – Я приняла из рук знахарки свою приведенную в порядок верхнюю одежду, мимоходом заметив, что сегодня затянувшаяся рана и не болит вовсе, напоминая о себе лишь едва ощутимой стянутостью кожи на месте свежего шрама. – Элия… не представляешь, насколько я тебе благодарна.
– Почему же… могу представить, еще как. – Женщина коснулась моих встрепанных после сна волос ласковым, почти материнским жестом. – Я тебе тоже. Если бы не ты и твой… должник… то сегодня в семье кузнеца не праздновали бы рождение первенца, а готовили двойные похороны. Уже одно это доказывает, что и столь не любимые мной некроманты способны на добрые поступки. Пусть даже совершают они их такими методами, что лучше и не знать.
– Вот уж точно. – Я обулась и, подхватив свою сумку с лавки, шагнула к выходу вслед за Элией. – Надо будет все ж таки предупредить Ладислава, что мы уезжаем.
Холода совсем близко. Поутру, если верить Элии, на желтовато-бурой пожухлой траве уже появлялся белесый иней, вода в выставленном у входной двери ведре покрылась тоненькой пленочкой льда, а сейчас на крыльцо знахаркиной избы и небольшой двор ложились быстро тающие пушинки снега. Я стояла на самой нижней ступеньке, запрокинув голову к тускло-серому небу, и снег медленно и плавно падал на мое лицо, холодя щеки и лоб, пропадал с темно-коричневой шерсти походного кафтана.
Вот и зима…
Это ощущение было повсюду – в стылом, морозном воздухе, наполненном уже не осенним сладковатым ароматом прелой листвы, а какой-то царапающей легкие свежестью первого снега, – и именно оно согнало меня с крыльца к амбару, где отдыхали разумные волки.
Кажется, редко когда сборы были настолько торопливыми, разве что в тот памятный день, когда мыс Вилькой обнаружили на ступеньках наставниковой избушки продрогшую темноволосую девушку. И прошло-то всего года три, а кажется – целая жизнь. Тогда мы тоже собирались так, будто бы сама смерть наступала нам на пятки, ледяным порывом ветра дышала в затылок. Впрочем, в каком-то смысле так оно и было, недаром Крыло аватаров в народе звали вестниками погибели. Их боялись всегда, боятся и сейчас.
Но теперь я думаю, что тогда было легче. Угрозу можно было увидеть, почувствовать, вступить с ней в бой и отстоять свое право на жизнь и свободу, а как быть сейчас, когда все, что есть, – это пророчество, большую часть которого я не помню, видения в зеркале и предсказание безыменя? Когда приходится убегать не от аватаров, а от нагаданной судьбы? Право слово, я устала от этого.
Надеюсь, что эта гонка со временем закончится на пороге дома Лексея Вестникова…
Спустя всего час в небольшом дворике Элии царил хаос в миниатюре. Разумные волки, на которых я вновь наложила иллюзию низкорослых северных коньков, сновали перед домом, всячески путаясь под ногами, но тем не менее почему-то желая все проверить лично, тщательно обнюхать каждую сумку и каждый сверток, забираемый в дорогу. Я металась от крыльца в дом и обратно, дважды позабыв в горнице шапку и один раз – коробочку с мазью, которую Элия дала мне для заживающей руки.
Кстати о птичках. Шрам чесался немилосердно с самого утра, но поделать с этим ничего не могли ни мои заклинания, ни снадобья знахарки. Элия, перепробовав все возможные варианты, в конце концов махнула рукой, заявив, что так, судя по всему, и должно быть: воспаления нет, инфекции тоже, скорее всего, у меня просто индивидуальная реакция на ускоренное заживление. Я в ответ только хмыкнула – знала бы Элия, насколько ускоренное…
Мы уже почти были в дверях, когда Ветер, неловко проходя мимо, случайно зацепил ногой за длинный ремень моей сумки, стоящей раскрытой на низкой лавке – я как раз собиралась уложить туда мазь и свежие бинты на всякий случай, который, как известно, бывает разным. Сумка, естественно, рухнула на пол, подтвердив бытующее в народе мнение о том, что хлеб всегда падает маслом вниз, а торба – дном вверх!
Вначале раздался негромкий хлопок, потом скрежет и лязг – и всего через несколько секунд на полу возвышалась куча разного барахла, доходившая мне немногим выше колена. Наверху этой куча-мала скромно примостились опустевшая сумка и потрепанное, слегка облезшее чучелко сиреневой птички с непомерно длинным клювом и довольно широкими крыльями, гнездившееся у меня в сумке последние лет пять точно.
Вот только начни вспоминать о птицах – непременно это чучело вылезает. Я уже всерьез заподозрила, что сиреневое недоразумение на самом деле та самая птица обломинго, которую никто не видел, но о которой все знают. Избавиться бы от нее, так, на всякий случай, только вот спихнуть этот надоевший и никому не нужный хлам мне так и не удалось, несмотря на все попытки.
– Ев, – севшим голосом пробормотала Элия, глядя на бардак посреди бывшей когда-то чистенькой и прибранной горницы, – я все понимаю – снадобья, книги, одежда… Я даже драный плащ понять могу… Но
