Ветер донес пряный, чуть горьковатый запах дыма – горели листья, усыпавшие лужайку у нашего дома. Я уткнулась лицом в плечо Данте, закрывая глаза, а он прижал меня к себе, гладя по волосам и шепча на ухо что-то ласковое. Наверное, я могла бы стоять так еще долго, но он вдруг спросил:
– Слушай, ты же вроде собиралась сегодня навестить Лексея Вестникова. Не передумала?
– Наставника…
– Хочу, конечно. Когда отправимся?
– Да хоть сейчас, – он широко улыбнулся и вдруг подхватил меня на руки. – Моя прекрасная госпожа желает ехать немедленно?
– Желает, еще как! – Я рассмеялась, целуя Данте в щеку. Наставник жив. Здесь он жив! И не было ни погребального костра, ни ошеломляющей ясности от переданных знаний, ни рвущей душу утраты.
– Ваше желание будет выполнено. Как только я оседлаю Белогривого. Надеюсь, эта задержка не будет столь непозволительной? – Он направился по едва заметной тропке обратно к дому, все еще держа меня на руках. Легко, как ребенка. Даже в этой ипостаси он заметно сильнее обычного человека.
– Не будет…
Через полчаса мы уже мчались на черном жеребце с белоснежной гривой. Я все же настояла на том, чтобы ехать за спиной Данте – конечно, приятно, когда любимый придерживает тебя за талию, когда ты сидишь на коне по-женски, но слишком уж неуютно, когда вредный жеребец только и ждет момента, чтобы показать «удаль молодецкую». А еще непривычно было наблюдать на правой руке Данте узкое серебряное кольцо безо всяких узоров – близнеца того, что сейчас находилось на моем безымянном пальце. Мы женаты? Обручены? Да какая разница.
Самое сокровенное, самое оберегаемое желание было выполнено алконостом – моя жизнь изменилась, потому что я никогда не падала в Небесный колодец. Я не становилась Синей Птицей, оставаясь Еваникой Соловьевой, а значит, не было ни коронации, ни пропасти, разделившей меня и Данте, поэтому он сумел оставить за спиной аватаров и Темный Кров.
– Данте, а мы к Вильке заехать не сможем?
– Далековато до эльфийского государства-то ехать. – Он усмехнулся, накрыв мою ладонь своей и заставляя Белогривого пригасить галоп. – Хотя, если очень хочешь, можем попробовать. Только сначала придется ее предупредить, а то к жене первого советника его эльфийского величества просто так не приедешь.
– Она за эльфа замуж вышла? – переспросила я, пытаясь сложить в уме два и два. Как же так, она ведь за Ритана вышла? Или нет?
– Это тебе виднее, ты у нее на свадьбе подружкой была.
Да, была, но Ревилиэль выходила за дракона, Хранителя Алатырской горы. Неужели из-за того, что моя судьба поменялась, Вилька и Ритан так и не повстречались?
– Лучше б она за дракона замуж вышла, – фыркнула я, но Данте услышал и осадил Белогривого так резко, что тот возмущенно заржал, становясь на дыбы. Я едва не свалилась на раскисшую лесную дорогу, с трудом удержавшись на крупе жеребца. – Что?
– Когда я в последний раз слышал о драконах, они брали под контроль Андарион. Не поработили, конечно, для Алатырской горы это слишком… некрасиво было бы, но политика в Небесном королевстве сейчас полностью под контролем драконьего царя. Поэтому… Не говори мне больше о драконах.
Данте тронул бока Белогривого пятками, и тот почти сразу перешел на легкую рысь, а я сидела, крепко держась за талию бывшего аватара, и думала о том, что из-за меня мир между драконами и айранитами так и не был заключен. И Вилька так и не повстречалась с Ританом. Значит, такова моя цена за личное счастье? Всего лишь за исполнившееся желание быть в стороне от власти и Небесного королевства?
Я никому ничего не должна, тем более сейчас. Может, с эльфийским советником Вилья будет гораздо счастливее, чем с драконом-оборотнем. Но здесь жив Лексей Вестников, здесь есть Данте и есть я. И самое главное – здесь я не обречена на ненужную мне корону.
Но правильно ли это?..
Мы с Данте молчали, пока впереди не показались до боли знакомые ворота, за которыми ютилась низенькая наставникова избушка. Тот же пологий скат крыши, покрытый толстым слоем мха, тоненькая струйка дыма над трубой и распахнутые настежь ставни. Белогривый сам остановился в нескольких шагах от ограды и звонко заржал.
Скрипнула потемневшая от времени дубовая дверь, и на порог избушки вышел Лексей Вестников с неизменным посохом в руках. Такой, каким я его помнила, когда еще в той,
Я неловко сползла по крупу Белогривого, сделала несколько неверных шагов к калитке, машинально открывая ее взмахом руки и заклинанием, въевшимся в память на долгие годы. Наставник широко улыбнулся и спустился с крыльца мне навстречу.
– Ванька! Давненько я тебя не видывал! Совсем старика не навещаешь, егоза.
– Наставник… – Я неуверенно шагнула вперед, еще не до конца веря в происходящее, а потом порывисто обняла волхва, пряча лицо в складках серой накидки наставника.
Не бывает такого, чтобы можно было повернуть время вспять, возвратить с того света тех, кто уже ушел, но алконост, похоже, не зря зовется сказочной птицей. Быть может, ее сила и состоит в том, чтобы менять события в переломный момент жизни, после чего судьба идет по совершенно иному пути. Лучшему.
– Ну-ну, девонька, что с тобой? Будто бы год не виделись. – Лексей Вестников несколько неуверенно погладил меня по волосам. – В прошлом месяце ж только приезжала. Или тебе замужем так неуютно, что рада моему дому больше, чем своему? Так ты только слово скажи, я с мужем твоим потолкую. – Он отстранил меня, внимательно вглядываясь в мое лицо, ища признаки неудовлетворенности семейной жизнью. Вроде бы не нашел и слегка приподнял правую бровь. – Ванька, у тебя точно все в порядке? Взгляд у тебя шалый какой-то.
– Может, просто счастливый, а? – предположила я, оглядываясь на Данте, расседлывающего Белогривого в сторонке от крыльца, поближе к воротам.
– Да не похоже. Счастье, оно иначе выглядит. Без горечи, которую ты сейчас прячешь в глазах. – Наставник покачал головой, тяжело опираясь на кленовый посох. – Ладно уж, захочешь – расскажешь. А пока – проходи. Думаю, что говорить тебе «чувствуй себя как дома», излишне.
Я проследовала за Лексеем Вестниковым в светлую горницу, знакомую мне с детства и ничуть с тех пор не изменившуюся, разве что в сухих сборах, развешанных вдоль стен, появилось много новых, которые я, как ни старалась, не могла распознать. Вытертую плетеную дорожку посреди горницы заменила новая; длинная лавка, обычно стоявшая у стола, была отодвинута к стене, а на ее прежнем месте появились две, поменьше и покороче, но с полировкой и вычурным узором. Наверное, я бы так и стояла на пороге горницы, если бы Данте осторожно не подтолкнул меня в спину.
– Ванька, проходи, садись за стол, да и мужа своего не забудь.
– Его забудешь, как же, – фыркнула я, уловив в теплых глазах наставника искорки смеха, но за стол тем не менее не торопилась, посматривая в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. – Наставник, а все книги у вас по-прежнему на чердаке в сундуке хранятся?
– Разумеется, где же им еще быть? – Волхв легким пассом заставил вскипеть воду в пузатом, начищенном до блеска медном самоваре и, сняв со стены небольшой веник высушенных трав, принялся готовить какой-то отвар с запахом свежей, только что сорванной земляники. – А тебе что-то конкретное надо? Вань, ты же знаешь, что содержимое этих книг хранится у меня в первую очередь в голове, все остальное – наследие, так сказать, для потомков.
– Мне про алконоста узнать надо. Поподробнее, – призналась я, усаживаясь на лавочку у потемневшего от времени длинного стола.
– Эх, Ванька, Ванька, – вздохнул наставник, размешивая отвар в глиняных кружках. – Плохо я учил тебя,
