приема, но он не подействовал. Что же это, разве Исаак не ломал раньше камней? Состарился, что ли? Чудно, хе-хе. Смешно. Правда, он еще недавно заметил признаки некоторого уменьшения силы, то есть, вовсе он не заметил, и даже не обратил внимания, просто ему представилось. И вот он опять принимается за камень с твердым решением стащить его с места.
А это не пустяк, когда Исаак ложится на вагу и старается давить на нее изо всех сил. Вот он лежит и давит, и давит, ужасно страшно, как циклоп, и кажется, что туловище у него вытягивается до самых колен. В нем была известная пышность и великолепие, экватор его был невероятен.
Но камень не сдвинулся.
Делать нечего, надо еще покопать. Взорвать камень? Молчок! Нет, – надо еще покопать. Он вошел в азарт, камень надо вытащить! Нельзя сказать, что в этом сказывалась какая-то извращенность Исаака, – нет, это была старая любовь землероба, но совершенно лишенная нежности. С виду это казалось глупо, сначала он словно припадал к камню со всех сторон, прежде чем навалиться на него, потом оказывал с боков и обнимал, счищал с него землю обеими руками, вот что он делал. Но все это были не ласки. Он разогрелся, но разогрелся от упрямства.
Что если опять попробовать вагой? Он подсунул ее, где было всего легче – нет. Что же это за необыкновенное упрямство и настойчивость у камня! Но дело, как будто, пошло на лад, Исаак опять пробует и проникается надеждой.
Землепашец чутьем угадывает, что камень уже не так непобедим. Вдруг вага соскальзывает и бросает Исаака на землю. – Черт! – восклицает он. Шапка его съехала и едва держится на боку, вид у него разбойничий, испанистый. Он плюет.
Вот идет Ингер.
– Иди же, покушай, Исаак! – говорит она мягко и ласково.
– Сейчас, – отвечает он, но не хочет, чтоб она подходила ближе и не хочет разговаривать.
Ах, Ингер, она ничего не понимала, она подошла:
– Что это ты опять выдумал? – спрашивает она, желая умиротворить его тем, что он чуть не каждый день придумывает что-нибудь необыкновенное.
Но Исаак мрачен, ужасно мрачен, он отвечает:
– Да нет, не знаю.
А Ингер, та ужасно глупа, уф, она спрашивает и пристает к нему и не уходит.
– Раз уж ты увидала, – говорит Исаак, – так я хочу вытащить этот камень!
– Ну, неужто ты хочешь его вытащить?
– Да.
– А я не могу тебе помочь? – спрашивает она. Исаак качает головой. Но во всяком случае, очень хорошо со стороны Ингер, что она захотела ему помочь, и он уже не может на нее огрызнуться:
– Пожалуй, подожди немножко! – сказал он и побежал домой за молотом и шкворнем.
Если он отколет от камня осколок. Он будет не такой ровный. И тогда у ваги будет больше упора. Ингер держит шкворень, а Исаак колотит. Бьет, бьет.
Ага, вот отлетел осколок.
– Спасибо за помощь, – говорит Исаак. – И не приставай ко мне пока с едой, я хочу вытащить этот камень.
Но Ингер не уходит. И, в сущности, Исааку очень приятно, что она стоит и смотрит, как. он работает, он любил это еще смолоду. И вот смотрите-ка у вага получился надлежащий упор, он налегает и – камень шевелится!
– Он шевелится! – говорит Ингер.
– А ты не врешь? – спрашивает Исаак.
– Ну вот, вру! Шевелится!
Вот чего он достиг, камень приподнялся-таки, черт бы его побрал, он привлек к делу самый камень, между ними началась совместная работа. Исаак наваливается на вагу и пыхтит, а камень шевелится, но и только. Так продолжается насколько минут, нет, ни к чему. Исаак вдруг понимает, что дело не только в тяжести его тела; у него уже нет прежних сил, в этом вся суть, он утратил стойкую упругость в теле. Тяжесть? Не шутка навалиться и сломать толстую вагу. Он ослабел, вот оно что, вот в чем суть. Это преисполняет терпеливого человека горечью: хоть бы Ингер не стояла тут и не смотрела!
Вдруг он бросает вагу и хватается за молот. На него напал гнев, он в настроении пустить в ход насилие. Шапка у него по прежнему набекрень, вид разбойничий, крупными шагами и грозно обходит он камень, как бы для того, чтоб показаться ему в настоящем свете, так и кажется, что он хочет превратить этот камень в щебень. А почему ему этого не сделать? Раздавить камень, который смертельно ненавидишь, ведь это только формальность. А если камень окажет сопротивление, если он не даст себя раздавить? Еще посмотрим, кто из двоих останется в живых!
Но вот Ингер начинает чуть-чуть боязливо, потому что понимает, что клокочет в душе мужа; она говорит:
– А если мы оба наляжем на бревно? – Под бревном она подразумевает вагу.
– Нет! – с бешенством кричит Исаак. Но после минутного раздумья он говорит: – Ну, что ж, – раз ты все равно здесь, но я не понимаю, почему ты не идешь домой.
Давай попробуем!
И вот они выворачивают камень на ребро. Вышло.
– Пфу-у! – говорит Исаак.
