– Чего? – спрашивает Исаак. Он не понял и тоже приподнялся на локте.
Они стали разговаривать лежа. Она все-таки отличная женщина, и на сердце у нее тяжело:
– Я была для тебя не такою, как надо, – говорит она. – Мне так жалко!
Эти простые слова умиляют его, умиляют мельничный жернов: ему хочется утешить Ингер, он не понимает, в чем собственно дело, понимает только, что другой такой, как она, нет.
– Об этом тебе нечего плакать, – говорит Исаак, – никто не бывает таким, как надо.
– Ах! Нет, нет, – с благодарностью отвечает она.
О, у Исаака были такие здравые понятия о вещах, он умел выпрямить, где что покосится. Кто из нас таков, каким бы должен быть? Исаак был прав; даже бог сердца, который ведь все-таки бог, пускается на приключения, и мы видим, какой он буян: один день он зарывается в груду роз, облизывается и все помнит, а на следующий день он занозил ногу шипом и вытаскивает его с гримасой отчаяния. Что же, умирает он от этого? Ничего подобного, остается таким же, как был. Нечего сказать, хорошо бы было, если б он умер!
Обошлось дело и с Ингер, она пережила свое горе, но осталась верна своим благочестивым размышлениям и находит в них верное утешение. Ингер неизменно прилежна, терпелива и добра, она ставит Исаака выше всех других мужчин и смотрит на все его глазами. Разумеется, с виду он не щеголь и не певун, но он еще хоть куда, ха! Спросите-ка ее! И опять подтверждается, что набожность и нетребовательность – большое благо.
И вот явился этот маленький доверенный из «Великого», этот Андресен; явился он в Селланро в воскресенье, и Ингер не взволновалась, совсем напротив, она даже не удостоила подать ему крынку молока, а так как работницы не было дома, послала вместо себя Леопольдину. И Леопольдина отлично сумела подать крынку и сказала: «Пожалуйте», и вся вспыхнула в лице, хотя одета была по праздничному, и ей не в чем было извиняться.
– Спасибо, зачем ты это! – сказал Андресен. – Отец твой дома? – спросил он.
– Должно быть, вышел куда-нибудь.
Андресен выпил, вытер носовым платком рот и посмотрел на часы.
– Далеко отсюда до рудника? – спросил он.
– Нет. Час ходьбы, а то и меньше.
– Мне надо пройти туда по поручению Аронсена, я его доверенный.
– Так.
– Разве ты меня не узнала? Я доверенный у Аронсена. Ты была у нас за покупками?
– Да.
– Я тебя хорошо помню, – сказал Андресен. – Ты была два раза и покупала у нас.
– Не ожидала я, что вы меня вспомните, – ответила Леопольдина, но тут силы ей изменили, и она ухватилась за стул.
Андресену силы не изменили, он повернулся на одной ножке и сказал:
– Как же мне тебя не запомнить! – И прибавил: – Ты не можешь пойти со мной на скалу?
Через минуту у Леопольдины замелькали какие-то чудные красные круги перед глазами, пол поплыл из- под ног, а голос доверенного Андресена донесся откуда-то издалека:
– Тебе некогда?
– Да, – ответила Леопольдина.
Бог знает, как она добралась до кухни. Мать взглянула на нее и спросила:
– Что с тобой?
– Ничего.
Ничего – ну, конечно! А дело в том, что и для Леопольдины настал черед волноваться, начинать свой бег по кругу. Она весьма для этого годилась, вытянулась, похорошела, только что конфирмовалась, жертва хоть куда. В юной груди ее трепыхается птичка, длинные руки ее, как и у матери, полны нежности, женственности. А разве она не умеет танцевать? Еще как!
Удивительно, где они научились, но в Селланро все умели танцевать, и Сиверт, и Леопольдина танцевали местную деревенскую пляску с разными коленцами, шотландку, мазурку, рейнлендер и вальс. А наряжаться, влюбляться и грезить на яву – разве Леопольдина всего этого не умела? Точь в точь, как другие!
Когда она стояла в церкви, мать дала ей надеть золотое кольцо, какой же тут грех, только красиво, к тому же, на следующий день, когда она должна была причащаться, кольца ей уже не дали до окончания всей церемонии. Отчего же ей и не надеть в церковь золотое кольцо, она ведь дочь богатого человека, самого маркграфа.
На обратном пути со скалы доверенный Андресен застал Исаака дома, и его пригласили зайти. Угостили обедом и кофе. Все домашние были в горнице и приняли участие в беседе. Доверенный рассказал, что Аронсен послал его на скалу разузнать, в каком положении дело на руднике, есть ли признаки, что разработка возобновится. Бог знает, доверенный, может, сидел и врал, что его послали, он мог и сам по себе затеять эту прогулку, и во всяком случае за короткое время, что он проходил, он не мог добраться до самого рудника.
– Снаружи-то не очень разглядишь, собирается компания работать или нет, – сказал Исаак.
– Да, – согласился доверенный, но Аронсен послал его, да и потом, четыре глаза увидят все-таки больше, чем два.
Но тут Ингер не удержалась и спрашивает:
