Второй нас предупреждал, что её не будет, поэтому сейчас я просто воспринимал всё как данность.
За небольшой кухней, условно разбитой на две части, в одной из которых была сложена печь, находилась квадратная комната с тремя окнами. Одно выходило во двор, через который мы шли к крыльцу, а два оставшихся смотрели на улицу. Простенькие занавески, тяжелая старинная мебель еще, наверное, сталинской эпохи и пошарканные дорожки на полу — вот и всё убранство. Я непроизвольно фыркнул, прям как у нас в Зоне отчуждения. Не отсюда ли у меня тяга ко всему ветхому? Хотя, дачу я помнил смутно. Мне было лет девять, когда её продали.
Сонька ткнула меня в бок, и я вернул лицу серьёзное выражение, уставившись в окно, выходящее на улицу. Мне кажется, или дымка стала ближе? От разглядывания пейзажа меня отвлёк отец, принёсший с кухни поднос с двумя гранёными стаканами, полными кипятка, заварником и тарелкой с печеньем. В носу засвербело от «юбилейного» вкуса детства.
— Так быстро? — Удивилась Сонька, явно настроенная, что он будет сейчас печку растапливать. Ага, как же. Что он, дурак что ли, в такую жару огонь разжигать. Я вновь хмыкнул.
— Просто кипятильника два. — Пояснил отец, а Сонька мимолётно сверкнула на меня глазами. — Садитесь.
Мы расселись за круглым столом с голубой скатертью и взялись за стаканы. Плеснув из чайника в стакан немного заварки, я принюхался к аромату листьев смородины, малины и кажется мяты. Впрочем, я не знаток трав, могу и ошибаться. Главное — было вкусно. Сонька тоже одобрила. По крайней мере, не морщилась и охотно таскала с тарелки квадратные печенья, запивая их травяным чаем.
Мне вдруг стало невыносимо холодно, и я приложил ладони к горячему стеклу стакана, в котором ещё оставался чай. Приложил и только тогда задался вопросом, отчего это вдруг летом в самый разгар жары у меня замёрзли ладони? Передёрнув плечами, я покосился на Соньку и отца, и уже собирался озвучить вопрос, когда нас накрыла волна.
На выброс это похоже не было, да и неоткуда ему здесь взяться, но ощущения тоже не из приятных. Будто потолок вдарил по темечку. В ушах зазвенело, словно стая комаров облепила голову, и дом поплыл. Чёрт, ведь знал, что не стоит ждать ничего хорошего от этого лепесткового неба, а туда же. Расслабился, чай ему подавай. Дурак!
Пошатываясь, поднялся, едва не опрокинув стол, и, не обращая внимания на держащихся за голову Соньку и отца, со странным видом смотрящих куда-то в одну точку, добрался до окна. Лучше бы я этого не делал. Мир за окном умер. По крайней мере, мне так показалось. Всё сосредоточилось вокруг одинокой фигуры, замершей посреди улицы прямо напротив наших окон. Чёрный балахон, наподобие монашеской рясы полностью скрывал фигуру. Вот только вместо капюшона голову покрывала какая-то сарацинская маска с прорезью для глаз. И казалось, что у замершей фигуры вместо головы шар для боулинга — такая же правильно круглая и почему-то блестящая. И никакого движенья вокруг, словно вымерло всё. Лишь чёрная фигура посреди улицы и клубящийся метрах в двадцати за ней туман. Не та едва уловимая дымка, которая мне не понравилась в самом начале нашего путешествия по дачному посёлку, а густой, словно кисель, туман, закручивающийся кольцами и словно живущий своей жизнью.
Не в силах что-либо предпринять я сидел и смотрел, как фигура плавно сдвинулась с места и направилась к калитке нашего дачного домика. Сонька и отец так и продолжали сидеть, каждый поглощённый своей бедой, и ничем мне помочь не могли. Да и чем здесь поможешь? Словно зритель в театре я наблюдал за приближением страшного монстра. Вот он достиг калитки и та, словно по команде, распахнулась, ударившись о пристроенный сбоку сарай. Монстр сделал короткий шажок. Время замедлилось, и я даже смог разглядеть небольшой носок обуви, выдвигающийся из-под рясы. Округлый чёрный ботинок выдвинулся, приблизился к границе между улицей и двором и замер. Простоял так секунд десять и медленно, миллиметр за миллиметром начал преодолевать внезапное препятствие.
Кожа на ботинке стала плавиться и пузыриться, опадая серыми хлопьями на землю и превращаясь в ничто, но странный монстр не прекратил попытки войти во двор. Я не знаю, что это было за препятствие, так эффективно не пускающее его внутрь, но очень желал, чтобы оно и дальше продолжало действовать столь же надёжно. В голове возникла навязчивая мысль, что если он доберётся до дома и войдёт в него, то нам всем конец. Страшный, мучительный конец и тела, и души.
Тем временем тварь уже полностью перешла черту, отделяющую улицу от двора и теперь, пузырясь и оплавляясь, стремилась к крыльцу. Я зажмурился, не желая видеть больше этого ужаса, и попытался помочь невидимой защите дома не дать дойти монстру до веранды.
Для начала заставил себя успокоиться и начать рассуждать логически. Что здесь было такого, что воздвигло бы такую эффективную защиту? Ответ напрашивался сам собой — мой отец. Не думаю, что он умудрился украсть что-то из лаборатории ЧАЭС, не те времена были. А значит остаётся он сам, точнее его кровь, несущая сейчас по венам частичку разумного артефакта.
Можно было, конечно предположить, что это моя кровь оказывает такое воздействие, но я почему-то не верил в подобное положение дел. Отбросив эту версию и вернувшись к первой, я приступил к действию. Быстро подскочил к отцу, так и сидевшему истуканом и выхватил нож. Глаза непроизвольно скосились в окно, выходящее во двор. Чёрный монстр уже преодолел половину расстояния между калиткой и верандой. Защита продолжала работать и по твари постоянно пробегала дрожь, заставляя вскипать чёрное одеяние, но остановить монстра не могла. Незнакомец продолжал с неумолимостью катка медленно продвигаться к входу. Почему-то возникло ощущение, что как только он войдёт на веранду, защита рухнет.
Не мешкая больше ни секунды, я резанул ножом себя по запястью. Затем схватил руку отца и сделал такой же надрез и ему. Он даже не вздрогнул и взгляда от своей, только ему видимой точки не отвёл. Что ж, тем лучше. Приложив свой порез к порезу на руке отца, я закрыл глаза. Сколько нужно было времени, чтобы моя кровь передала частицу Первого отцу? Неизвестно. Всё по наитию. Ведь если есть защита, значит, она предполагалась изначально, а раз она не совсем эффективна, значит, ей что-то не хватает. И это «что-то», в данном случае, находится у меня в крови. Но вот сольётся ли с основной частью — вопрос. Я даже смог оценить пикантность момента — к этому времени я ещё не родился, а защита уже ослабла. Это могло означать только одно — мать беременна. Мной беременна.
Вдруг туман и неразбериха в голове отступили. Отец дёрнулся, и вырвал у меня руку.
— Что вы делаете? — Он вскочил, едва не опрокинув придвинутый к дивану столик.
— Спасаем тебя. — Буркнул я и, зажимая здоровой рукой порез, тоже поднялся. — Сонька, перевяжи ему руку.
Она помотала головой, прогоняя остатки мути, и кивнула, потянувшись к чемоданчику, где, подтверждая нашу легенду, хранились бинты, жгуты, мази и прочая медицинская дребедень. Из всего этого хлама нам на самом деле нужен был только шприц на двадцать кубиков.
Убедившись, что Сонька полностью контролирует обстановку я выглянул в окно, хоть и чувствовал, что всё кончено. Так и оказалось. О пришельце напоминала только небольшая чёрная лужица, всё ещё продолжавшая тихонько шевелиться и пузырить, словно кипя.
— Что это было? — Тем временем потребовал объяснений отец. — Я словно выпал из своего тела. Жуть.
— Иностранные разведки тоже не сидят, сложа руки. — Отмахнулся я первым, что пришло в голову. — Новый вариант парализатора.
— А руку-то, зачем резать? — Благодарно кивнул он Соньке, закончившей перевязку.
— Принудительно заставил кровь течь. — Быстро нашёлся я и ещё раз выглянул в окно. Кипение чёрной лужицы шло на убыль. Вот и хорошо, вот и ладненько. Надо быстрее сваливать отсюда, пока ещё гости не пожаловали.
— А зачем я вообще им понадобился. — Сделал вид, что удивился он. — Я простой лаборант.
— Лукавить изволите. — Я усмехнулся и погрозил ему пальцем. — Сонька, берём анализы. Нас эксперты ждут.
— Постойте. — Вдруг испугался отец. — А если эти, с парализаторами, вернуться?
— Не вернуться. — Заверил я его.
Не знаю, поверил он мне или нет, но больше вопросов задавать не стал и подставил руку:
— Берите.
А я ведь действительно ему не лгал. Зачем он нужен будет «странникам», если мы изымем из его крови интересующую их частицу Первого? А значит, и беспокоить его они не будут. Ну что ж, господа
