Мы быстро поменялись местами, при чём Сонька не преминула шутливо заметить, что теперь если кого и снимет снайпер, то не меня, а её. Я пропустил замечание мимо ушей, в любом случае у неё больше шансов опередить вражеского снайпера, чем у меня.
Оставшаяся за укрытиями четвёрка «монолитовцев» продолжала спокойно лежать и не дёргалась, очередной атаки так и не было и я уже начал волноваться, строя самые невероятные и неприятные для нас варианты развития событий.
На улице со стороны Шмеля и Провода раздался громкий хлопок, а следом наш бункер содрогнулся от страшного удара. Содрогнулся, но устоял. У меня заложило уши. Сквозь ватную пелену я смутно различал истошный крик одного из сталкеров — новичков, грязную ругань бандитов и смешанную в многоголосую трескотню нескольких стволов автоматов, перемежаемую одиночными хлопками снайперской винтовки.
Я помотал головой и прильнул к окуляру. Солдаты «монолита», выпустив по бункеру ракету, пошли в атаку всем своим личным составом, и хорошо, что мы этот состав предварительно немного проредили. Я начал стрелять почти не метясь, благо они лезли почти не пригибаясь, и успел снять троих, когда меня грубо вытолкнула из бойницы чья-то рука и занявший моё место Костыль высунув в щель ствол автомата нажал на курок, активно водя стволом по сторонам. Атака, не выдержав шквального огня двух «Калашниковых» и бьющей без промаха СВУ, захлебнулась, и нападающие солдаты снова начали прятаться за бетонные блоки.
Я подскочил к бойнице, откуда доносился стон, и вблизи которой видимо и попала ракета. Провод сидел на пятой точке и зажимал лицо ладонями, из-под которых капала кровь. Но был жив, и это главное. Отобьём атаку, посмотрим, что там у него. Я протиснулся между ним и бойницей и открыл огонь. Здесь натиск был не такой сильный, но один автомат всё равно не справлялся и нападающие были уже в опасной близости от бункера. Как раз в этот момент патроны в магазине Шмеля кончились, и я остался один на один с бегущей толпой, ругая про себя этого новичка за такое неэкономное расходование патронов. Я начал расстреливать наиболее близко подбежавших бойцов, но на седьмом выстреле раздался лишь сухой щелчок. Я со злостью отбросил пустой «винторез», как будто он был в чём-то виноват, и, выхватив из-за спины пистолет начал вести прицельный, на сколько это было возможно, огонь по боевикам «монолита».
«Да что он копается» — зло подумал я о перезаряжавшимся Шмеле и заорал:
— Быстрее.
Он справился с волнением и, передёрнув затвор, открыл огонь, когда я уже выпускал последние три патрона. Присев я быстро выщелкнул пустые обоймы и, вставив новые, вновь выставил «винторез» в бойницу. Оказалось вовремя. Пока мы отбивали атаку, один из бойцов подобрался к убитому ракетчику и перезаряжал гранатомёт. Я как в замедленной съёмке увидел, как он медленно поднимает гранатомёт на уровень глаз и… Я, почти не метясь, выстрелил. Солдат упал на бок и заорал, зажимая раненную ногу. Впрочем, с болью он справился быстро и вновь потянулся к гранатомёту. Вот тут я уже, спокойно прицелившись, навсегда отбил у него охоту стрелять по нам гранатами.
Больше желающих не нашлось пострелять из тяжелого вооружения, и площадка между нами снова опустела. Очередная передышка? Я склонился над стонущим Проводом и силой оторвал его руки от лица. Зрелище оказалось не из приятных. Всё лицо оказалось в рытвинах от каменной крошки. Один глаз бурой массой смешался с кровью и на меня в ужасе глядел только один оставшийся.
— Я умру? — Тихо спросил он.
На голос друга высунулся, было, Шмель, но я рыкнул на него, и он вернулся к своей бойнице. Может, не прозевает очередную атаку. Я тем временем вытащил из своего рюкзака аптечку, смочил бинт антисептиком и аккуратно протёр лицо. Прижёг ранки йодом, а на пустую глазницу наложил повязку всё с тем же антисептиком. Напоследок вколол ему обезболивающего и отправил к своей бойнице, а сам занял его место.
Всё это время я краем глаза видел сосредоточенно наблюдающего за моими действиями Гвоздя, но стоило мне поднять голову, он тут же отвернулся. Теперь он наверняка не считает меня новичком Зоны, а значит, знает, что меня на мякине не проведёшь. А это плохо. Наверняка и Соньку перевёл в разряд опытных. Теперь нам его на этом не подловить.
Солнце уже скрылось за деревьями, и начало по-осеннему быстро смеркаться. В бункере стало совсем темно, и я снял тёмные очки, чтобы совсем подозрительным не казаться. «Монолит» всё тянул с очередной атакой, и я уже начал опасаться, что они дождутся ночи и под покровом темноты подберутся. Вот для них будет очередной неприятный сюрприз, когда я их буду снимать как днём. Я усмехнулся, но тут же сник. Во-первых, это буду делать только я и только в одном секторе, а во-вторых, как я свою зрячесть здесь присутствующим объясню?
«Монолит» темноты ждать не стал. Толи понадеялись, что у нас боеприпасов осталось мало, толи подтянули, наконец, все свои силы, находящиеся поблизости, но из-за казармы стреляя на ходу, повалила такая масса народу в чёрных камуфляжах, что мне стало по настоящему страшно. Я быстро расстрелял магазин и, вставив новый, вновь открыл стрельбу. Мой «винторез» и автомат Шмеля вносили страшные потери в рядах атакующих, я видел, как они один за другим валятся под ноги бегущим, но казалось, что от них и не убыло.
Услышав за спиной сдавленный стон, я быстро оглянулся. Бойница Гвоздя была пуста, а он лежал на полу и не шевелился. Мёртв? Интересно шальная пуля, или включился в работу снайпер? Но отвлекаться на расспросы и даже мысли времени не было. Я вновь повернулся к винтовке и открыл огонь. В голове появился шум и я сперва подумал, что это вновь результат небольшой контузии, вернувшейся от немыслимого грохота стреляющего оружия, но шум нарастал, и вскоре я начал различать звук пропеллеров вертолёта.
Вертушки долетели до нас как раз тогда, когда ни одного заряженного магазина к «винторезу» у меня не осталось и я, отбросив его в сторону, стрелял из пистолета.
От близких разрывов вновь затрясся наш бункер. Я сел на пол спиной к амбразуре и закрыл голову руками. Не хотелось после столь удачного избавления от практически неминуемой смерти погибнуть от случайных осколков. Снаружи по-прежнему раздавался грохот взрывов, пулемётные очереди вперемешку со всё реже раздававшимися автоматными и крики раненых и умирающих. А я сидел посреди этого грохота, смотрел на сидевшую, напротив, в такой же позе Соньку и улыбался, как блаженный. Она, почувствовав мой взгляд, подняла голову, увидела мою улыбку и тоже улыбнулась.
Мы пережили этот страшный день.
Дальше
Вертушки улетели минут через десять, опустошив весь свой боезапас и разнеся бывшую военную базу по камушку. Воцарилась звенящая тишина, постепенно привыкая к которой, я всё же начал различать различные звуки. Вот слух вычленил, как за бетонными стенами бункера что-то горит и потрескивает, как там же кто-то стонет, иногда переходя на крик. Затем я уловил какое-то шуршание внутри бункера и перевёл взгляд на звук. Костыль сидел около тела Гвоздя и обшаривал его.
Нет, я в этом месте оставаться решительно не собирался.
— Сонька, уходим. — Категорично заявил я и полез в рюкзак за патронами. Когда я достал коробку пистолетных и коробку патронов для «винтореза» и поднял голову, ко мне тихонько шёл Костыль и в руке у него был пистолет Гвоздя.
Я чуть не засмеялся такой наивности мародёра. Он думает, что я его не вижу. Затем моя весёлость пошла на убыль, когда я вспомнил, что у него в руке пистолет, а моё оружие до сих пор не заряжено, и зарядить я его не успею при всём желании.
С противоположной стороны бункера раздался характерный щелчок затвора и резкий окрик Соньки.
— Без глупостей.
Костыль осторожно обернулся, убедился, что это относится к нему, и так же осторожно положил пистолет на пол. Я быстро перезарядил оба оружия, засунул пистолет обратно за спину, закинул на плечё
