запомнил?
Пленник кивнул, и я вновь достал свой нож. При виде голубоватого клинка вор вздрогнул, и я усмехнулся, перерезая связывающие его верёвки.
— Свободен. — Махнул я рукой в сторону открытого окна.
Вор повертел затёкшими кистями и ловко исчез в темнеющем пролёте, даже звука приземлившегося со второго этажа человека не донеслось.
— Только после вас. — Галантно указал я Соньке на окно и усмехнулся, наблюдая, как она лезет наружу. Дождавшись, когда она будет крепко стоять на земле, я подал ей наши рюкзаки, и вылез следом, даже не сделав попытки закрыть окно.
— Куда теперь? — Поинтересовалась Сонька.
— Мыться, ужинать, спать! — Отчеканил я и направился к входу в постоялый двор.
Вытянутое лицо и удивлённые глаза Платона я воспринял как хороший знак, значит, воришка сюда не заглядывал, а сразу побежал к вышестоящему руководству. У меня даже мелькнула мысль, что трактирщик здесь вообще не при делах, но то, как он по привычке ощупывал взглядом наши рюкзаки, говорило об обратном.
— Вы же вроде бы без рюкзаков выходили? — Перестал он что-то писать в книге с кожаным переплётом и, отодвинув чернильницу, поднялся нам навстречу.
— Тебе какой интерес? — Прищурился я на него, но решил сегодня ничего не выяснять. Чёрт с ним. — Вода нагрета? Ужин готов?
Произнеся всё это, я развернулся и направился к лестнице, но не тут-то было — Платон перегородил нам дорогу, и едва не хватая за одежду, залепетал:
— Подождите, всё почти готово. Присядьте за свободный столик, я принесу вам салат, а там и мясо подоспеет. — Он попытался нас оттеснить к столам обеденного зала. — Садитесь.
— Не бойся, Платон, твоего человека уже нет в нашем номере. — Глядя ему в глаза, негромко произнёс я и, забрав ключ из рук остолбеневшего хозяина, стал подниматься на второй этаж. — Еду пусть принесут в номер. — Крикнул я уже сверху. — Желательно сам. Поговорим.
Через пятнадцать минут раздался негромкий стук в дверь, и я милостиво разрешил войти. Как я и предполагал, это оказался хозяин заведения. В руках он держал большой очень похожий на серебряный поднос, заставленный тарелками, соусницами и стаканами. Поставив поднос на стол, Платон нервно заозирался, видимо выискивая пятна крови или иные следы борьбы, но, не найдя ничего подозрительного, замялся, не зная с чего начать.
— Дверь закрой. — Помог я ему определиться с выбором действия. — И садись.
Я подождал, пока он закроет дверь и усядется, и лишь после этого продолжил:
— Твоего человека, как видишь, здесь нет… — Начал я, но Платон неожиданно прервал меня, решив всё же уйти в отказку.
— Какого человека, не понимаю.
Но то, как он это пролепетал, окончательно меня убедило, в том, что вор сюда залез именно по наводке хозяина постоялого двора.
— Всё ты понимаешь. — Хмыкнул я. — Продолжим. Я его не убил, хотя имел на это полное право, и на тебя доносить полиции не буду. Но имей ввиду. — Повысил я голос, прерывая вновь попытавшегося вставить слово собеседника. — Любая пропажа в дальнейшем автоматически приведёт к твоей смерти. Да, ты правильно понял, я не стану на тебя доносить и всё такое, ты просто умрёшь. Это понятно?
Платон нервно сглотнул и кивнул.
— Еду оставляй, через полчаса пусть несут воду. — Продолжил я. — Всё это будет за твой счёт, так сказать моральная компенсация. За остальное заплатим при выезде. Свободен.
Платон, не проронив ни слова, поднялся и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
— Круто ты с ним. — Выждав какое-то время, произнесла Сонька и хмыкнула. — Впрочем, так ему и надо.
Мы не спеша поели и уже допивали чай, когда в дверь вновь постучали.
— Открыто. — Крикнул я, и два здоровенных парня внесли большую лохань, пару тазиков, мыло сомнительного качества и странную на вид мочалку, по видимому растительного происхождения.
— Можно носить воду? — Поинтересовался один из них.
— Носите. — Разрешил я. — Поднос только заберите.
Парни забрали поднос и вышли.
Через десять минут над деревянными тазиками уже поднимался лёгкий парок от горячей воды. Я запер дверь, задёрнул шторы и принялся раздеваться. Сонька наблюдала за мной с весёлым скептицизмом.
— Я смотрю, тебе уже приходилось мыться в такой «бане». — Не выдержала она, наконец, и улыбнулась.
— Где мне только не приходилось мыться. — Серьёзно ответил я. — Ты то, что стоишь? Раздевайся.
— Музыку жду. — Отшутилась Сонька, но принялась раздеваться.
Да, оказалось, к этой помывке нужна ещё определённая доля сноровки и навыка. Мы с непривычки забрызгали всё вокруг лохани, да и в лимит воды едва уложились, но всё же это лучше, чем ничего. Я с удовольствием вспомнил баню в сталкерской деревне. Да, это тебе не лохань. От бани мысли плавно перетекли к тому, чем всё в этой бане закончилось и я, смыв пену с Соньки, подхватил её на руки и отнёс на кровать. Бархатная кожа расслабленной Соньки пахла душистым липовым мылом, а волосы свежестью шампуня, добытого из рюкзака — местные гигиенические приспособления мы не рискнули использовать. Я провёл пальцем по середине лба вниз, по переносице, по губам, ловко избежав нежного укуса, по подбородку и дальше — между грудей, вокруг пупка и ещё ниже. Сонька, задышав чаще, обхватила меня руками, и мы начали целоваться.
Закончилось это так же, как и тогда в бане. Тяжело дыша, мы лежали, глядя в дощатый закопченный свечками потолок, и улыбались. Сильно хотелось курить, но вставать было лень. Потом я вспомнил, что посреди комнаты всё так же стоит лохань с грязной водой и пустые тазики. Нехотя поднялся, пошарив по карманам, вытащил пачку сигарет и прикурил. По комнате сизым туманом начал расползаться сигаретный дым и Сонька поморщилась:
— Бросать пора.
— Бросишь тут! — Хмыкнул я. — Работа нервная. А вообще, закончим с заданием Второго, брошу.
— А почему не сейчас? — Удивилась Сонька.
— Не знаю. — Пожал я плечами и сменил тему. — Ты одевайся, пойду к Платону, пусть тазики забирают.
Через десять минут тазики убрали, пол вытерли и мы, наконец, оказались предоставлены сами себе и уже вступившей в свои права ночи. Крепко обнявшись, мы уснули.
Утро нас встретило запахом навоза и отборным матом ругавшихся на улице людей. Скорее всего, от их криков я и проснулся. Я встал и, немного отодвинув штору, выглянул наружу. У конюшни стояло трое крестьян и орали друг на друга перед объёмной кучей лошадиного дерьма, видимо только что вычищенного изнутри сарая. Поморщившись, я посмотрел на затянутое тучами небо и даже примерно не смог определить, сколько сейчас время. Могло быть и восемь часов и все двенадцать, хотя, судя по ещё неубранному навозу должно быть ещё достаточно рано. Так и оказалось — снятые на ночь и лежавшие на столике часы показывали начало десятого.
На Соньку уличные крики никакого эффекта не возымели, и проснулась она только от моего поцелуя.
— Рано ещё. — Попыталась она перевернуться на другой бок, но я не дал.
— В самый раз. Нам надо успеть в местный ломбард заглянуть.
— Зачем? — Села на кровати Сонька и я невольно залюбовался её фигурой. — Зачем, спрашиваю?
— А! — Оторвался я от приятного созерцания. — Мы же не знаем местные расценки. Сколько просить за слитки?
