– Мне совсем не интересен доктор Кукали.
Она сама слышала, как деревянно это звучит – и к чему ей оправдываться? – но ничего не могла с собой поделать.
– Я знаю. – Корди продолжала улыбаться. – Но не уверена, что он испытывает те же чувства. Мужчины иногда такие непонятливые.
– В любом случае, доктор Кукали сегодня уезжает в Хило. Он приезжает в Мауна-Пеле только раз в неделю.
– Не думаю. По-моему, он сегодня остался здесь.
Элинор отпила еще глоток. «Пламя Пеле» было сладким, но приятным на вкус.
– Потому что он только что вошел сюда и сейчас идет к нам.
14 июня 1866 г., вулкан Килауэа
Когда преподобный Хеймарк провалился сквозь корку лавы, моей первой мыслью было: «Сейчас огонь вырвется оттуда и пожрет нас всех!» Этого не случилось, так как грузный служитель церкви застрял в отверстии, хватаясь за его край руками.
– Не приближайтесь! – закричал преподобный, но его альтруизм пропал зря – ни я, ни мистер Клеменс все равно не могли сделать и шагу, чтобы спасти нашего проводника. Ужас приковал нас к месту.
Кое-как преподобный сам выкарабкался из дыры и на четвереньках отполз в сторону. Потом он подобрал фонарь и, шатаясь, поднялся на ноги, освещенный красным мерцанием магмы.
– Ищите тропу, – сказал он дрожащим голосом. – Она должна быть тверже, чем эта поверхность.
Мы с мистером Клеменсом начали оглядываться, не двигаясь с места, но поверхность везде казалась одинаковой. Если тропа и отличалась чем-то, эти отличия были не видны в зыбком свете фонарей. Мы безнадежно заблудились на этой тонкой кромке над бездонным озером лавы.
– Быстрее, – скомандовал преподобный Хеймарк, – потушите фонари.
Мы с мистером Клеменсом усомнились в действенности подобного средства, но последовали примеру нашего проводника. Все погрузилось в темноту, подсвеченную только адским светом лавового озера и многочисленных трещин.
– Я заметил, что мы сбились с пути, не по виду поверхности, а по звуку. – Преподобный говорил шепотом, словно от любого громкого звука лавовая корка могла проломиться под нами.
– Как это? – спросил мистер Клеменс.
– Тропа гладкая. А эта поверхность покрыта иголками лавы. Вот послушайте. – Он шаркнул ногой, и мы явственно услышали хруст ломающихся тоненьких иголочек. – По этому звуку я понял, что мы заблудились.
Я опять всмотрелась в темноту. Ничего похожего на тропу не было видно.
– Закройте глаза, – скомандовал преподобный и сам сделал это, осторожными движениями ощупывая почву вокруг себя.
Мы с мистером Клеменсом сразу поняли мудрость такого маневра и, закрыв глаза, начали шаркать по поверхности ногами, вслушиваясь в звук. Со стороны мы могли показаться смешными – трое путешественников, стоящие в кромешной темноте на одной ноге, а другой выделывающие балетные па, содрогающиеся от страха с каждым новым шагом в неизвестность. Я все время ожидала, что сейчас вся поверхность треснет и проломится у нас под ногами, как подтаявший лед.
– Нашел! – крикнул внезапно Сэмюэл Клеменс.
Открыв глаза, мы с преподобным увидели, что корреспондент ушел далеко влево и, широко расставив ноги, топает одной из них. Не знаю, как он ухитрялся сохранять равновесие в такой забавной позе.
– Звук другой, – сказал он. – Нужно сделать еще пару шагов, чтобы убедиться.
– Прошу вас, осторожнее, мистер Клеменс, – сказала я, сознавая всю абсурдность своих слов.
Корреспондент улыбнулся мне из-под густых усов. Красный отблеск делал его похожим на демона.
– Мисс Стюарт?
– Что?
– Если эта корка не выдержит, передадите послание в Калифорнию?
Мое сердце екнуло:
– Конечно, мистер Клеменс.
– Будьте так любезны, скажите каждой из тех юных леди, по которым я страдал, что ее имя было последним на моих устах.
На эту бестактную тираду я ответила только:
– Идите, мистер Клеменс.
Корреспондент прыгнул вперед и приземлился на обе ноги, как играющий мальчишка. Поверхность выдержала. Он нагнулся, ощупал ее руками и крикнул:
– Тропа здесь! Я ее вижу!
Через несколько шагов мы с преподобным Хеймарком стояли на твердой поверхности. Так закончился мой самый долгий в жизни путь. Убедившись, что это именно та тропа, по которой мы шли к огненному озеру, мы пошли обратно, внимательно глядя под ноги. Узкие трещины, которые так пугали меня по пути туда, теперь казались детскими игрушками по сравнению с ужасами Хале-Маумау и нашего пути назад.
Уже почти рассвело, когда мы вскарабкались по тысячефутовой лестнице и достигли края кратера. Ханануи ждал нас там, встрепенувшись при нашем появлении, как верный пес, радующийся возвращению хозяев. Однако из его сбивчивого рассказа стало ясно, что его привела сюда не любовь к нам. Ночью в «Доме у вулкана» произошло что-то страшное.
– Тихо, тихо. – Преподобный положил свои тяжелые руки на плечи взволнованного гавайца, словно успокаивая ребенка. – Говори медленнее.
– Миссионеры, они приходить с Кона. – Глаза маленького Ханануи возбужденно блестели в свете фонарей. – Они убегать.
Мистер Клеменс закуривал сигару, словно празднуя наше удачное возвращение.
– Убегать от кого? – спросил он.
– От Пауна-эвы! – выдохнул гаваец. – От Ку и Нанауэ!
Преподобный Хеймарк шагнул назад с написанным на лице отвращением.
– Что-что? – Мистер Клеменс выпустил большое облако дыма. На лице его появилось выражение профессионального интереса.
Священнослужитель раздраженно махнул рукой:
– Это местные боги. Вернее, божки. Чудовища.
Мистер Клеменс подошел ближе к дрожащему от страха гавайцу.
– И что там с этими богами?
– Плохо. Все плохо. – Ханануи затряс головой. – Они убили много людей в Коне. Убили почти всех миссионеров. Те, что в доме, успели убежать. Они бегут в Хило.
Глаза мистера Клеменса загорелись любопытством:
– Говоришь, в Коне убили миссионеров?
Ханануи кивнул, но, очевидно, не это беспокоило его больше всего.
– Ворота Милу открылись, – сказал он.
