Валентина была потрясена.
– Он испытывает какие-нибудь боли? Мохаб отрицательно покачал головой.
– Я дал ему немного опиума незадолго до рассвета, он сам попросил. Потом Рамиф впал в глубокий сон, и я ничего не могу теперь поделать, чтобы его разбудить.
– Мы должны находиться рядом с ним, нельзя его оставлять одного!
– А как же зерно? – обеспокоенно возразил Мохаб. – Нельзя допустить, чтобы за пределы дворца просочилось хоть одно слово о том, что конец Рамифа близок. Я останусь с моим старым другом, чтобы увидеть, как его заберет Аллах. Да и не смогу я сейчас сосредоточиться на закромах и записях!
– Хорошо, оставайся с Рамифом. Валентина подумала, что встретится с Паксоном при погрузке зерна, если сейчас отправится к хранилищам. Встречаться с ним ей не хотелось.
– Мохаб, пришли ко мне Розалан, я поговорю с ней и вскоре присоединюсь к тебе в покоях эмира. Быстрее же, Мохаб! Я буду ждать ее здесь.
– Розалан? Она всегда с трудом ведет счет, когда мы играем в кости! Нет, госпожа, Розалан не справится! И гости почувствуют себя оскорбленными, если к ним выйдет всего лишь навсего женщина, – Мохаб резко закрыл свой беззубый рот.
Глядя на Валентину и признавая ее силу воли, ум и власть, он поклялся себе никогда больше не употреблять этого выражения: «всего лишь навсего женщина».
– Розалан может ошибиться в счете, но никогда она не вынесет неверного суждения о человеке. Не мешкай, Мохаб! Делай, что я говорю! Рамиф – вот наша главная забота.
Поджидая Розалан, Валентина надела тот же наряд, который так сладострастно снимал с нее Саладин накануне. Аромат, исходивший от шелка, еще летал по комнате. И когда девушка взглянула на низкий диван, где лежали они ночью в объятиях друг друга, душа ее наполнилась тоской. Но когда она попыталась представить себе лицо Саладина, оно не возникло в памяти.
Мужчина ее грез не имел лица. Прошедшей ночью она вкусила лишь какую-то толику от истинной любви и неподдельной страсти. Даже лицо Паксона не было лицом мужчины ее грез – человека, который любил бы ее безраздельно, несмотря ни на что и вопреки всему.
Валентина отругала себя за пустые мечтания, непозволительные в тот момент, когда Рамиф, всегда выказывавший ей отцовскую доброту, умирает на своем ложе. Она понимала, что со смертью эмира бесконечно возрастет ее ответственность за Напур, но следовало любой ценой создать видимость того, что Рамиф жив, лишь бы известие о его смерти не дошло до нечестивого наследника трона.
Розалан вошла в комнату, простирая к подруге руки и приготовившись прийти на помощь и утешить.
– Бедная голубка, – прошептала она, и Валентина оказалась в ее теплых объятиях. – Бедная голубка, какая ответственность! Такая тяжесть ляжет на эти хрупкие плечи! Я только что от эмира. Он еще спит и, кажется, пребывает в глубоком покое. Его уход в мир иной будет быстрым и безболезненным. Рамиф примирился с Аллахом, и в другой жизни его ждет только радость.
Щеки Валентины стали мокрыми от слез.
– Пусть Аллах улыбнется ему, – прошептала она.
– Так и будет, – успокоила подругу Розалан, – и там, куда он отправится, Рамиф снова станет достаточно молодым и сильным, чтобы охотиться на дикого козла. Не за него я боюсь, голубка, а за тебя! Мне известно об обещании, данном тобой старику, и об опасности, которой ты себя подвергаешь. Судя по тому, что я слышала о его сыне Хомеде, он человек подлый. В гареме Дагни считает дни. Она ждет не дождется, когда Рамиф отправится к Аллаху и Хомед вернется, чтобы завладеть троном.
– Дагни? Но какая ей разница, кто сидит на троне? У нее прочное положение во дворце.
– Валентина, не суди поспешно! Дагни развлекается с женщинами, это верно, но лишь с тех пор, как из ее жизни исчезли мужчины. В гареме все знают, что Хомед и Дагни прежде были любовниками. Кроме того, она утверждает, что в ее жилах течет королевская кровь. Я уверена, Дагни мечтает занять место на троне рядом с Хомедом в качестве его жены.
Валентина насмешливо искривила губы.
– Это невозможно! Несомненно, Хомед последовал мусульманскому обычаю жениться в юном возрасте, и, разумеется, у него уже есть другие жены.
– Другие жены – да! Но ни одной, которая претендовала бы на положение правительницы! Говорю тебе, Дагни жаждет этого и, очевидно, может доказать, что имеет достаточно высокое происхождение, чтобы разделить трон с Хомедом. Всего лишь на прошлой неделе она получила от него несколько посланий! Вероятно, Хомед питает к ней нежные чувства и очень благодарен за вести о состоянии здоровья отца. Получив послания, Дагни проявила большое любопытство, интересуясь твоими отношениями с эмиром. Можно с уверенностью сказать, что Хомед уже извещен о твоем положении во дворце.
– Я все понимаю, – тихо сказала Валентина. – Самый надежный доносчик у Хомеда – именно Дагни. Нам следует изгнать ее из Напура! Она должна покинуть дворец!
– Нет! Дагни должна остаться, чтобы мы могли за ней наблюдать! Если ты ее отошлешь, Хомед обзаведется другим доносчиком, гораздо более опасным для нас, потому что мы не будем знать, кто это.
– Конечно, ты права! Мне следовало бы самой об этом подумать! Я так и сказала Мохабу: во всей Святой земле нет более проницательной женщины, чем ты. Что бы я без тебя делала! – воскликнула Валентина, обнимая подругу.
Смущенная похвалой, бедуинка язвительно заметила:
– Без меня ты погибла бы в первый же день, оказавшись в лагере Саладина.
Высвободившись из объятий Валентины, Розалан попросила:
– Ну, а теперь скажи мне, что ты хотела! Ведь послала же за мной не для того, чтобы осыпать похвалами и выражать свою привязанность!
