прильнули друг к другу, охваченные страстным желанием и, вместе преодолевая препятствия плоти, соединились в дыхании, пульсации крови и метаниях духа.
Укрывшись в тени деревьев от любопытных взглядов звезд и приникнув друг к другу, молодые люди поглощали ищущими пальцами и жадными устами восторги любви.
Когда, наконец, оба пришли в себя, то коснулись друг друга губами, распухшими от страсти и солеными от слез и крови. Ночная прохлада обволакивала их обнаженные тела, но там, где они соприкасались, чувствовалась теплота, и вновь потянулись молодые люди с нежностью друг к другу. Губы мягко касались губ, пальцы ласково переплетались. И когда страсть одолевала Валентину, Менгис успокаивал ее своими прикосновениями и словами, известными только влюбленным.
Он был с нею нежен, как с ланями в своем лесу. Его движения внушали покой, руки легко гладили обнаженную грудь. Старец Гор приручал ее страсть, как приручил бы и успокоил дикую кобылицу. Уверенной рукой и ласковым голосом он заставил возлюбленную проникнуться к нему доверием. Менгис укрощал ее необузданную чувственность, но любил такой – неукротимой. Он заглушал ее стоны своими поцелуями, но от его прикосновений лишь возобновлялись стенания, и страсть вновь овладевала влюбленными – чистая, как слеза.
Уже приближался рассвет, когда, наконец, молодые люди проснулись в объятиях друг друга и без смущения тесно сплелись, вновь обнявшись ради радости соприкосновения.
Спустя некоторое время, когда солнце поднялось над горизонтом, Старец Гор отвел Валентину в спокойную заводь, где они спугнули нескольких оленей, пивших воду из чистого ручья. Слова не потребовались. Менгис сбросил свои одежды и помог раздеться Валентине.
Вода оказалась ледяной и бодрящей. Брызгаясь и веселясь, словно дети, молодые люди обретали все новую радость в близости. Вода доходила до пояса, и упругие груди Валентины оставались открытыми взору, розовые соски затвердели от утренней прохлады и свежести купания в холодном ручье. Она заметила, что взгляд Менгиса снова и снова падает ей на грудь и явное удовольствие и сладострастие отражаются в его темных глазах.
Развеселившись, Менгис подхватил возлюбленную под колени и свалил в стремительный поток так, что она окунулась с головой. Преисполнившись жаждой мести, Валентина окатила шейха аль-Джебала водой и пригрозила выскочить на берег, чтобы украсть его одежду.
– Пусть федаины посмотрят, как их повелитель украдкой пробирается в свой собственный дворец, поеживаясь от холода, потому что его одежду украла женщина!
Рассмеявшись, Менгис снова схватил Валентину и в свою очередь пригрозил окунуть ее еще раз. Умоляя о пощаде, возлюбленная пылко к нему прижалась и обвила его шею руками. Время неожиданно остановилось, замолкли птицы, и ничто не напоминало молодым людям о том, что они не одни на земле. Двое влюбленных жаждали друг друга, находясь в том особом мире, в который могут попасть только те, кто любит.
Менгис нежно обнял Валентину, устроив темноволосую головку на сгибе одной своей руки, в то время как другой принялся ласкать ей бедра. Перед глазами Валентины закружились верхушки деревьев, небо с каждой минутой становилось все ярче.
Шейх аль-Джебал медленно склонил голову, капельки воды блестели в его черных волосах, рот надвигался все ближе и ближе, и все крепче становились объятия. Он старался слиться со своей возлюбленной, отчаянно пытаясь навсегда запечатлеть в памяти этот миг вечности, чтобы наслаждаться им после, бережно храня в душе.
И Валентина отдала ему свою душу, без колебаний и сомнений. Она отдала всю себя этому необыкновенному человеку, не сомневаясь, что он станет дорожить ее тайной сердцевиной, принесенной в дар. Слившись с любимым в нежном поцелуе, Валентина знала, что уже никогда не сможет принадлежать никому другому.
Позже, после того как они вместе позавтракали, понимая друг друга без слов, Валентина переоделась в ту одежду, в которой приехала в Аламут.
Она стояла на краю пригорка, поросшего травой. Глаза, полные страсти, казались дымчато-голубыми в свете раннего утра. Менгис прислонился к огромному дереву, глядя на нее пылающим взором.
– Почему? – тихо спросила Валентина.
– Ты спрашиваешь, почему я решил помочь тебе? Совсем не по той причине, которую ты заподозрила. Я хочу посмотреть, как ты справишься со своей судьбой, и потому решил тебе помочь. Может, когда-нибудь ты и пожалеешь, что поднялась на эту гору. Если ты сможешь смириться со своей судьбой, то станешь жить в ладу с собою. Раз я могу помочь тебе достичь этой вершины – покоя в жизни – значит, так тому и быть.
Менгис взял корзинку, стоявшую у его ног. Нежная сизая голубка уцепилась за его палец, тонкая золотая цепочка свисала с хрупкой птичьей лапки. Шейх аль-Джебал посадил птицу на плечо возлюбленной и прикрепил цепочку к ее тунике.
– Когда тебе снова понадобится подняться на эту гору, отпусти голубку, и я буду ждать.
ГЛАВА 19
Ранние сумерки опустились на дворик, наложив кружевные тени на землю под кустом багряника. Валентина, сидя на балконе, смотрела, как Мохаб опускается на колени, склоняя голову. Бедный старик! Что же делать? Если позволить ему продолжать эти паломничества к месту захоронения эмира, то он невольно раскроет тайну смерти Рамифа. В последнее время она стала замечать, что иногда речи старика теряют всякий смысл. Он путал ее выдуманными предсказаниями и постоянными упоминаниями о Хомеде, сыне Рамифа.
Валентина слегка поежилась от вечерней прохлады. Мохаб молится дольше обычного! Не хочет ли он, чтобы его тело и разум последовали за Рамифом в мягкую землю под багряником?
Пока она наблюдала за ним, лавандовые тени сгустились и удлинились, окутав маленький садик ласкающей темнотой. Заметив, что Мохаб с трудом поднимается на ноги, Валентина ушла с балкона и опустилась в кресло, поджидая старика.
Как она и думала, скоро Мохаб вошел в комнату с ужасно встревоженным взглядом. Валентина, испугавшись, ждала, что же скажет Мохаб. Ей показалось, им всем грозит опасность. «Милостивый Господь, пожалуйста, сделай так, чтобы все дело оказалось в болезни старика, и ни в чем другом!» – взмолилась про себя Валентина.
