Арман ответил не сразу. Совесть его еще боролась с легкомыслием; ему не хотелось выдать тайну короля, доверенную ему. Но Аделина взглянула на него так, что он перестал рассуждать.
— Извольте, — нерешительно произнес он, — его величество запретил мне говорить это, но, доверяя эту тайну вам, приближенной короля, я не совершаю преступления. Его величество уже целых два часа находится здесь в синем бархатном домино, с обшитым золотом воротником. Таких домино здесь на балу больше нет.
— Благодарю вас, Арман, — отозвалась Аделина. — Я никогда не забуду вам этой услуги.
Если бы Арман не был так ослеплен красотой искусительницы, он неминуемо обратил бы внимание на ликующий тон ее голоса.
— До свидания, — торопливо продолжала она, крепко пожимая руку молодого офицера, — не забудьте же: в два часа ночи во дворце Аделины Барберини.
Она величественно прошла мимо него, а Арман, как в полузабытьи, смотрел ей вслед.
Когда дверь закрылась за Аделиной, Арман прижал обе руки к сердцу и воскликнул:
— Она будет принадлежать мне! Она — первая красавица в мире! В два часа ночи, у нее в будуаре… итак, еще до выступления в поход я изведаю высшее блаженство. Пусть после этого грохочут пушки, пусть свистят пули, пусть сверкают сабли врагов! Мне они не будут страшны, так как в то время я буду уже счастливейшим из смертных.
Внезапно Арман умолк. За его спиной в окне зашуршала шелковая портьера. Он быстро обернулся, ошеломленный тем, что беседа его с Аделиной была кем-то подслушана. Несомненно, в комнате находилось еще третье лицо. Слишком явственно расслышал он легкий возглас и тяжелый вздох. Надо было во что бы то ни стало удостовериться в чем дело и наказать виновного. Арман решительно подошел к портьере и отдернул ее в сторону. В то же мгновение он глухо вскрикнул и отшатнулся, как пораженный молнией. Перед ним стояла та, от которой он только что торжественно отрекся… — его невеста Гретхен.
— Откуда ты? — произнес он в сильном смущении. — Что ты здесь делаешь?
— Что я делаю? — повторила она сквозь слезы, снимая полумаску с лица. — Я слышала все и знаю теперь, что я несчастна на всю жизнь.
У нее не хватило сил удержать слезы. Рыдания сдавили ей грудь. Она опустила голову и хотела быстро пройти мимо молодого офицера. Но Арман удержал ее за руку.
— Гретхен, — проговорил он дрожащим голосом, — умоляю тебя, останься здесь на минуту и выслушай меня. Не уходи, не выслушав моего объяснения. Заклинаю тебя нашей любовью, не осуждай меня! Ты должна выслушать меня.
— Что можешь ты сказать мне? — рыдая, спросила молодая девушка. — Я ведь ясно слышала, что ты уж не любишь больше меня, что ты мещанку никогда не сделаешь своей женой. Прежде ты говорил не то, Арман. Если бы ты не говорил мне о своей любви, если бы не клялся мне в том, что у тебя честные намерения, то я не допустила бы, чтобы ты посещал наш дом. Но я доверяла тебе, я верила твоей честности и порядочности. Я обманулась в тебе и напрасно отдала тебе свои лучшие чувства, а теперь мне остается только умереть… Чем скорей я это сделаю, тем лучше.
— Значит, ты не хочешь выслушать меня?
— Все, что ты мне скажешь, будет ложью, а я тебя еще так люблю, что не хочу видеть в тебе лжеца.
— Гретхен! Это слово разлучает нас навеки!
— Мы и без того разлучены! Сегодня ночью, когда ты будешь наслаждаться в объятиях твоей возлюбленной, не стыдящейся злоупотреблять доверием короля, вспомни о том, что из-за тебя погибла несчастная девушка. Ступай! Прошу тебя, выйди отсюда раньше меня, чтобы нас не увидели вместе. И дай мне возможность немного оправиться, чтобы люди не видели моих слез.
Арман сердито топнул ногой, повернулся и направился к двери. Там он еще раз остановился, взглянул на Гретхен и произнес:
— И все-таки я тебе скажу, что к той итальянке меня тянет лишь чувственное влечение. Неужели ты не можешь меня простить?
— Нет, не могу. Я ожидала преданной любви, мне казалось, что ты мне будешь верен. Но мне пришлось убедиться, что твоя любовь растаяла, как снег на солнце. Прощай.
— Хорошо! Прощай, ты сама этого захотела! — воскликнул Арман не то гневно, не то с грустью. — Но ты не можешь запретить мне вспоминать и впредь о тех чудных часах, которые мы проводили с тобою в маленьком садике твоего дома, ты не можешь запретить, чтобы твой образ был вечно со мной. Ты оттолкнула меня, и я ухожу навсегда.
Дверь захлопнулась за ним, и Гретхен с тяжелым вздохом опустилась на диван.
— Арман! Арман! — с рыданием вырвалось у нее. — Ты не подозреваешь, чего мне стоило оттолкнуть тебя! Но ведь я не могу больше верить тебе, ты слишком тяжко оскорбил меня.
Вдруг она услышала голоса. Кто-то снова приближался к гостиной.
— Сюда идут! — прошептала она. — Боже, кто же это? Я никому не могу показаться на глаза в таком виде, все мое лицо залито слезами. Надо опять спрятаться на прежнее место.
Она снова юркнула за шелковую портьеру.
В гостиную вошли двое мужчин в масках. Один из них был тот самый крестьянин, который упал на пол, столкнувшись с Аделиной, на другом был костюм ландскнехта. Они отошли в глубину гостиной, как бы не желая оставаться вблизи двери. Убедившись в том, что в комнате никого нет, крестьянин заговорил:
— Мы сейчас узнаем, Батьяни, в каком костюме явился сюда король. Итальянка обещала известить меня, и потому всего лучше будет подождать ее здесь. Готово ли у вас все то, что нам понадобится?
Батьяни вынул из-под пояса остро отточенный кинжал.
— Думаю, этого кинжала будет достаточно, — произнес он, — но скажите и вы мне, Макензи, приготовили ли вы все для бегства? Воображаю, какая поднимется суматоха, когда король падет под моим ударом. Я рискую, что меня разорвут на части, если только меня поймают.
— Вас не поймают, — с обычным спокойствием ответил Макензи, — в этом можете положиться на меня. Я буду вблизи вас, и в ту самую минуту, когда вы совершите убийство, я накину вам на плечи черное домино. Закутайтесь в него, это спасет вас, так как в зале таких домино штук триста. Затем вы быстро выходите по боковой лестнице из здания театра, а я буду ожидать вас в парке с закрытой каретой. Все остальное я уже устрою.
— Я верю вам, как и вы мне должны верить, — отозвался Батьяни, — знаете, я положительно поражаюсь, что мне удалось прибыть в Берлин накануне отъезда короля. Вся наша затея чуть не расстроилась, так как в пути у меня произошло столкновение с Лейхтвейсом, стоившее, кажется, жизни моему бедному Риго. Меня чуть не задержали и не отправили в Висбаден, закованным в кандалы. Лишь благодаря отчаянной храбрости и смелости я избег печальной участи и пешком добежал до ближайшего города. Там я нарядился нищим и стал пробираться, кормясь подаяниями, из города в город, пока наконец не оставил герцогство Нассауское. Лишь после этого я мог рискнуть переодеться и прибыл в Берлин вовремя лишь благодаря тому, что имел постоянно самых лучших лошадей.
— Вас за это вознаградят, Батьяни, — ответил Макензи. — Тише! Кто-то идет. А, вот и она!
Дверь отворилась, и в гостиную вошла Аделина Барберини. Она осторожно оглянулась по сторонам и затем обратилась к Макензи:
— Действуйте скорей! Синее домино с обшитым золотом воротником. Таких домино больше нет ни одного. Будьте решительны! Да здравствует императрица Мария Терезия!
Прежде чем Батьяни и Макензи успели что-нибудь ответить, она вышла из гостиной, и мужчины остались одни.
— Вы слышали, граф Батьяни, — шепнул Макензи своему сообщнику, — он в синем домино, с воротником, обшитым золотом. Идите в зал, отыщите его и делайте свое дело.
— У меня руки дрожат от волнения, — простонал Батьяни. — Черт возьми, оказывается для цареубийства нужна большая отвага.
— Идите сначала к буфету и выпейте бутылку шампанского. Вы должны действовать спокойно и хладнокровно, иначе мы все погибли.
— Скорей бы все это кончилось! Мне хотелось бы взять назад свое обещание… мне страшно!..
— Нечего колебаться и нечего раздумывать. Дайте мне вашу руку и взгляните на меня. Счастье всей
