– Сварливый старик, – сказала Билли.
– Вон! – прогремел голос Сета.
За ужином Агнес намотала свою драгоценную нитку жемчуга на тонкие пальцы и выпалила:
– Сегодня во второй половине дня я получила телеграмму из Нью-Йорка, Сет. От твоей дочери. Она прибудет в Остин завтра утром и просит прислать машину в аэропорт.
Ложечка в руках Сета звякнула о блюдце, он швырнул салфетку на стол.
– Ее мать умерла и похоронена! Какого черта ей приезжать в Санбридж? Она бежала, бросила мать, а теперь приползла обратно.
– Сет, пожалуйста, будь благоразумен, – сказала Агнес. – Что я могу поделать? Не могла же я по собственной инициативе телеграфировать в Нью-Йорк и запретить твоей дочери приезжать в Санбридж. Тебя не оказалось поблизости, чтобы спросить, а я не знала, что делать…
– Я тебя не обвиняю, Эгги. Всё эта противная девчонка. Она мне встала как кость поперек горла еще когда родилась, и ясно как Божий день, что она мне и сейчас не нужна! Наверное, едет со своим муженьком.
– Об этом в телеграмме ничего не говорится. Но не представляю себе, что британский офицер может в военное время отправиться в Штаты.
– Ладно, что, черт побери, там написано, Эгги? Где эта телеграмма?
– Мне ее прочли по телефону, Сет. Там просто сообщается, что она в Нью-Йорке, ей удалось попасть на рейс в Остин, и она просит прислать машину в аэропорт.
Сет встал из-за стола, тяжело опершись на трость.
– Могу тебе сказать, Эгги, у меня нет желания видеть еще раз эту девчонку. Всю жизнь она была своенравной, устраивала то одну выходку, то другую. Когда она жила дома, я не имел ни одной спокойной минуты, потому что никогда не знал, что она вытворит в следующий миг. Что бы она ни сделала, я заранее был уверен: мне это не понравится. И ее приезд мне тоже не нравится! Почему, черт возьми, она не может держаться подальше от Санбриджа? Я слишком стар и слишком устал, чтобы терпеть ее проказы.
– Сет, она замужняя женщина с маленьким сыном…
– Это не ее сын! Мальчик какого-то англичанина! У нее даже не хватило ума выйти замуж за американца, Боже мой! Этот мальчишка не моей крови, да и не ее. – С такими словами он покинул столовую.
– Не могу поверить! – воскликнула Билли. – Амелия его родная дочь. А ты, мама, защищала себя, а не ее! Как ты можешь быть такой жестокой? Ты действительно собиралась послать ей телеграмму с отказом?
Глаза Агнес блеснули, а рот сложился в горькую линию.
– Конечно, я подумывала об этом, и если бы не опасалась, что вызову огонь на себя, то так бы и сделала. Как только ты не можешь понять, Билли, не все отцы любят своих детей, по крайней мере не всех своих детей. Амелия глубоко разочаровала Сета, и в глубине души он не может простить ее. Их отношения нас не касаются. Иногда, Билли, ты бываешь просто глупой и забываешь, откуда берется масло на твоем хлебе.
– А это что значит?
– Проще говоря, дорогая, я обеспокоена приездом Амелии, потому что после кончины Джессики Сет стал очень уязвим; примирение между ним и дочерью может иметь гибельные последствия для нашего положения здесь, в Санбридже, если с Моссом что-нибудь случится. Ни на минуту не забывай, что кровь гуще, чем вода. Даже Мэгги легко устранят, если у Амелии родится сын. На карту поставлено многое, Билли, и я хотела бы, чтобы ты перестала быть такой наивной.
Билли откинулась на спинку стула.
– Я и не знала, что ты такая хитрая и расчетливая, мама. Не знала…
– Ты не знала, – холодно проговорила Агнес, – как я экономила и сводила концы с концами, чтобы дать тебе хорошую жизнь, уровень, достойный моей дочери. Как ты думаешь, что давал нам страховой полис твоего отца и та малость, что осталась после твоей бабушки? А дом – ты и представить себе не могла, что он закладывался два раза, так ведь? А когда ты поехала бы учиться в колледж, как ты думаешь, откуда бы взялась плата за обучение? От меня, Билли, от меня! Я была готова идти работать, чтобы платить за твое образование, и ты называешь меня жестокой? Нет, дорогая, это ты жестокая, принимая все, что я давала тебе, и нисколько не думая обо мне. Это наш единственный шанс на обеспеченную жизнь, и если ты настолько глупа, что не понимаешь этого, то зато я понимаю!
На следующий день после полудня Билли поджидала лимузин. Сет и Агнес удалились из дому, а Билли решила, что Амелия удостоится такого приема, какой полагается дочери Джессики.
Услышав шуршание шин по щебенчатой подъездной аллее, Билли бросилась к окну. Карлос остановил машину и обежал вокруг нее, чтобы открыть заднюю дверцу. Из машины вышла высокая, стройная молодая женщина с такими же темными волосами, как у Мосса. На ней был помявшийся в дороге темно-серый с черным дорожный костюм. Амелия долгим взглядом посмотрела на двустворчатую входную дверь, будто ожидала, что она распахнется и оттуда вылетит огнедышащий дракон. «Дракон, – подумала Билли, – с тростью с серебряным набалдашником».
Потом Амелия поглядела на окно Джессики. Плечи ее поникли под невидимым грузом. Только когда маленький мальчик едва ли трех лет от роду оказался рядом, она улыбнулась.
Билли открыла дверь и заключила в объятия дрожащую хрупкую молодую женщину, шепча слова утешения и сочувствия, совсем как Джессика, которая обняла ее в то первое утро их встречи на железнодорожном вокзале в Остине.
Ребенок цеплялся за юбку Амелии, светлые волосы взъерошились над усталым лбом, темно-карие глаза блестели.
– Рэнд, дорогой, это твоя тетя Билли. – Амелия вытерла глаза и взяла мальчика на руки. – Он так устал,
