– Не заставляй меня возвращаться, Лотти. Прошу тебя. Я… я должна на некоторое время исчезнуть из Лондона. Можно уплыть с Калебом. Когда все утихнет, он отвезет меня назад к Сирене и Ригану. Но сейчас я не могу пойти к ним. Я предала их любовь, их доверие.
– Ну тише, детка, – успокоила ее Лотти. – Мы сделаем, как ты захочешь. Тебе нельзя оставаться здесь, но не из-за того, что мне это не по душе; просто для такой леди, как ты, тут не место. Я бы отдала десять лет своей жизни за то, чтобы ты осталась со мной, но это не дело. Ладно, мы что-нибудь придумаем. Этот Малькольм – самая отвратительная тварь, и ты правильно с ним поступила. Сомневаюсь, что тебя станет преследовать закон за совершенное убийство, а тех матросов, которые пошли на пристань, не опасайся: они уже забились в норы, как крысы. Сейчас ложись и поспи, а я отправлю своих ребят разузнать все о твоей «Морской Сирене». Как мог твой собственный брат бросить тебя? – проворчала она.
– Он меня не бросал, Лотти. Он ничего не знает. И он мне не брат, тебе же это известно.
– Ну и слава богу, – пробормотала Лотти.
Может быть, она стара и слепа, но Лотти слышала, как изменился голос девушки, когда она произнесла имя Калеба.
– Ложись на эту кушетку, а когда проснешься, старая Лотти все устроит. На, возьми, – сказала старуха, протягивая Рэн потертое одеяло.
– Много в нем клопов? – сонным голосом спросила Рэн.
– Десятка два будет, и одно-два гнезда по краям. Но ты их не побеспокоишь…
– А они не побеспокоят тебя, – со смехом продолжила Рэн, устраиваясь на кушетке и натягивая грязное одеяло до подбородка.
Лотти дождалась, чтобы дыхание Рэн стало глубоким и равномерным, а потом громко хлопнула в ладоши. Через минуту в комнату вошли трое мужчин и стали терпеливо ждать указаний Лотти. Из глубины своего бесформенного платья старуха извлекла мешочек с драгоценными камнями и проворно ощупала его содержимое. Затем заговорила тихо и настойчиво, а мужчины молчали, не выказывая никаких эмоций, только кивая головами в знак того, что понимают. Один из них протянул руку за рубином, который выбрала старуха, и мужчины вышли так же быстро и бесшумно, как и появились.
Лотти положила огрубевшую, мозолистую руку на голову Рэн, по ее изрезанной морщинами щеке прокатилась единственная слеза. Она знала, что девушка красива, так же красива, как и Лотти в молодости… Из потайного кармана старуха достала щетку и попыталась расчесать свои редкие, сбившиеся волосы. В итоге по спине Лотти запрыгала целая колония вшей, и она оставила эту глупую затею. Зачем только она потревожила их? Лотти уселась в старое, обшарпанное тростниковое кресло-качалку, подождала, пока вши вернутся назад в ее спутанную гриву, и тоже уснула.
В порту слышались голоса, при свете факелов сновали матросы из команды Калеба, готовя «Сирену» к завтрашнему отплытию. Мужчины таскали на борт провизию, а Обри Фаррингтон стоял на палубе, опираясь на трость, и следил за погрузкой.
– Слава тебе, Господи! Я знал, что ты поддержишь меня, – пробормотал он, наблюдая, как обнаженный по пояс матрос взваливает на плечи деревянную бочку.
Калеб сидел неподалеку с безразличным видом, но в глазах его стояло то же тревожное выражение, что у Фаррингтона. «Если есть на свете король дураков, так это я», – говорил он себе. Каждый раз, когда старый аферист выглядел таким, как сейчас, Калеб знал: что-то ускользает от него, какие-то весьма значительные детали. Он твердо решил, что обыщет корабль сверху донизу, прежде чем отчалит. Старый лис что-то скрывает от него…
– Сколько их, Обри? – спросил Калеб, выпуская в сторону картежника струйку серо-голубого дыма.
– Около сотни. У тебя же на «Морской Сирене» много места. Не беспокойся ни о чем, Кэл. Обо всем уже позаботились.
– Вот это как раз меня и пугает, – проворчал Калеб. – Когда ты берешь дело в свои руки, я в конечном счете оказываюсь в дураках. Скоро рассвет; нам обоим лучше отправиться спать.
– Спать! – возмущенно воскликнул Фаррингтон. – Чтобы эти люди обобрали нас до нитки? Ни за что! Я останусь тут до самого рассвета. Если ты хочешь, то иди и ложись, отдыхай. Я сам за всем прослежу.
– А кто присмотрит за тобой? Моя ошибка заключается в том, что я не посадил тебя на привязь, когда встретил впервые. Я тоже останусь здесь, и если ты еще не растерял остатки разума, то будешь держаться у меня на виду.
Фаррингтон кивнул в знак согласия.
– Как скажешь, Кэл.
– Послушай, Обри: до отплытия я собираюсь обыскать весь корабль от носа до кормы и выяснить, что ты хочешь провезти контрабандой в колонии.
Калеб, прищурившись, наблюдал за стариком. Выражение лица Обри не изменилось.
– Я не стану обращать внимания на это оскорбление, потому что мы с тобой старые друзья, Кэл. Но как ты мог подумать, что я попробую обвести тебя вокруг пальца?
– Ты и сам ответил, Обри. Попробую! Но у тебя ничего не выйдет. Я не хочу, чтобы мой корабль отправился с грузом-приманкой для пиратов. Я не желаю, чтобы мне перерезали горло, а пассажиры пострадали из-за твоих дурацких причуд. Обыщу все от носа до кормы – помни об этом!
В лунном свете Калеб заметил какое-то безумное выражение в глазах старого повесы; голос капитана неожиданно зазвучал мягко:
– Если ты прямо сейчас расскажешь, что собираешься провезти на моем судне, мы, возможно, придем к какому-то соглашению. Пойми, Обри: я хитрее тебя, ты не сможешь меня надуть. Если же ты прибегнешь к своим обычным уловкам, тогда все эти… переселенцы, черт их подери, останутся в порту ждать у моря погоды. А я отправляюся в плавание. Один.
Бросив гордый взгляд на Калеба, Фаррингтон расправил сутулые плечи.
– Последний раз объясняю: я не понимаю, о чем ты говоришь. Я ничего не прячу на твоем корабле и не
