некоторую нервозность, несмотря на присущее ей неизменное хладнокровие.
Филиппа страстно желала добраться до этой связки. Это позволило бы ей проникнуть в подвал. Она уже пыталась туда войти, но задача оказалась невыполнимой: тяжелая дверь всегда была заперта. Снаружи ее отпирала для итальянцев хозяйка замка, и они тут же закладывали изнутри засов. Появляясь по вечерам из своего добровольного заключения, они не оставляли подвал открытым – один всегда ждал у двери, пока второй не разыскивал Клер и дверь не бывала заперта.
– Вот что, утром я пришлю вам отбеливающее притирание. – Клер помедлила на пороге. – А пока займитесь делом – раздвиньте ножки и попотейте немного, чтобы выбить дурь из моего братца. Его нытье у меня уже в печенках сидит!
Дверь с треском захлопнулась.
– Иисусе всеблагой! – Эдме перекрестилась. – Как у нее язык поворачивается!
– Тебе пора привыкнуть, – вздохнула Филиппа.
– Я поступила в услужение к леди Клер как раз перед ее отъездом из Пуатье. Ее горничная подхватила малярию и отошла в лучший мир, а я в то время помогала на кухне. Не хотелось, конечно, ехать в Англию, да только на родине меня ничто не держало – миленький мой взял за себя другую. Если бы я знала, как все обернется!
– Я рада, что ты здесь, Эдме.
– Добрая вы, миледи, потому и говорите так.
Горничная принялась взбивать хрусткий соломенный матрац.
– Хотелось бы мне знать, что это за странные звуки… – пробормотала Филиппа. – Не очень похоже на скатившуюся бочку.
– Почему бы вам не спросить синьора Сторци?
– Он повторяет то же, что и Клер.
– Значит, так оно и есть.
– Послушай, Эдме, ты ведь на дружеской ноге с Истажио?
– Это он со мной на дружеской ноге. Распутник эдакий! – Горничная дала подушке пару хороших оплеух.
В самом деле, к большому удивлению Филиппы, спутник Орландо с первого взгляда отметил Эдме и с тех пор не давал ей прохода. Бегающий взгляд его блестящих черных глаз напоминал змеиный. Эти глаза не пропускали ни единой юбки, но – трудно сказать почему – совратить он пытался лишь эту крепкую, щедро одаренную природой молодую крестьянку. Впрочем, других блондинок среди прислуги не было. Возможно, решающим фактором явились волосы Эдме цвета соломы.
– Я слышала, как он хвастал тебе о фамильном ремесле – литье колокольчиков. Думаю, он старается произвести на тебя впечатление.
– И верно, старается, – буркнула горничная без всякого энтузиазма. – А не следовало бы. Ни к чему это – вечно отираться рядом и таращить на меня глаза! Я не давала ему никакого повода.
– Мужчинам не всегда нужен повод.
– И что же, мне от него теперь не избавиться? – Эдме еще больше помрачнела.
– А зачем? Истажио нам может пригодиться.
– Вон оно что! Хотите, чтобы я разузнала, чем это они заняты в подвале?
– Тебе ведь нетрудно разок улыбнуться… ну и все такое… – Филиппа смутилась, встретив взгляд горничной. – Я же не прошу тебя заходить далеко! Пусть Истажио думает, что он тебе самую малость интересен. Задай пару вопросов…
– Тогда он уж точно не оставит меня в покое.
– Да, но мы узнаем, что же происходит в подвале.
– Оно того не стоит! – отрезала Эдме.
В ее рассуждениях был резон: пыл такого, как Истажио, могло остудить только полное равнодушие, малейшее поощрение распалило бы его вдвойне. Конечно, можно было намекнуть на важность этих сведений, но Филиппе не хотелось подвергать риску свою миссию.
– Ты права. Ни к чему завлекать его ради удовлетворения праздного любопытства.
Эдме повезло, мрачно подумала она. Ей самой так просто не отвертеться. Она уже позволяла Олдосу целовать ее, а теперь и вовсе готовилась с ним переспать. Сейчас он, должно быть, ворочался в своей постели, гадая, как скоро она отошлет Эдме и явится к нему.
Филиппа отогнала унылые мысли прочь, зная, что настал час действовать.
– Ну, все! Больше ты мне не нужна. Можешь быть свободна.
– Миледи, вы точно этого…
– Довольно!
– Вы ведь дали брачный обет! Вспомните о своем супруге!
Вот уж о ком она не забывает ни на минуту!
– Иди же, Эдме.
– Как угодно, миледи.
