– Он как неживой, – выкрикнула Грейс. – Что вы с ним сделали?
Перед глазами Энни вдруг всплыло лицо дочери – когда она была в коме…
– С ним все будет хорошо. А теперь погладь бедро. Ну, давай же, Грейс. Вот так.
Пилигрим не двигался. Грейс гладила его, стирала песок с вздымающихся потных боков, разминала мышцы, как велел Том. Наконец она перешла к шее и влажной шелковистой гриве.
– Хорошо. А теперь поставь на него ногу.
– Что?! – Грейс смотрела на Тома так, словно он был сумасшедшим.
– Поставь на него ногу.
– Ни за что.
– Грейс…
Энни шагнула вперед.
– Том…
– Спокойно, Энни. – Он даже не посмотрел в ее сторону. И повысил голос почти до крика. – Делай, как я сказал, Грейс. Поставь ногу. Сейчас же!
Грейс расплакалась. Том взял девочку за руку и подвел к животу коня.
– Ставь ногу. Ставь, говорю! А теперь вторую!
И она подчинилась. Слезы струились по ее лицу; она стояла хрупкая, как тростинка, на поверженном животном, дороже которого у нее не было никого на всем свете, и рыдала над своей бессердечностью.
Повернувшись, Том увидел, что Энни тоже плачет, но, словно не заметив, вновь заговорил с Грейс, разрешив той сойти с коня.
– Зачем ты это делаешь? – возмолилась Энни. – Это так жестоко и унизительно!
– Ты не права. – Не глядя на Энни, Том помог Грейс спуститься.
– Что? – презрительно переспросила Энни.
– Ты не права. Ничего жестокого не произошло. У Пилигрима был выбор.
– О чем ты?
Он наконец рискнул посмотреть на Энни. Грейс продолжала плакать, но Том не обращал на нее внимания… Обливаясь слезами, бедная девочка так же, как и Энни, не могла поверить, что Том может быть таким безжалостным и жестоким.
– У него был выбор – сопротивляться жизни или принять ее.
– Не было у него никакого выбора.
– Был. Трудный, но был. Он мог становиться все более несчастным. Но он предпочел дойти до последней черты, узнать, каково это. А потом решил принять жизнь с ее правилами.
Том повернулся к Грейс и положил руки ей на плечи.
– То, что произошло с ним, когда он лежал вот здесь, в грязи, он не мог представить даже в страшном сне. И вот что я тебе скажу. Он понял, что ничего ужасного не случилось. Даже когда ты встала на него. Он понял, что ему не хотят вреда. За самым мрачным часом всегда наступает рассвет. Этот час Пилигрим встретил здесь и сумел пережить его. Ты понимаешь меня?
Грейс утирала слезы, пытаясь уяснить слова Тома.
– Не знаю, – ответила она. – Думаю, понимаю.
Теперь Том повернулся к Энни, его глаза обрели ласковое и несколько умоляющее выражение – такого Тома она наконец могла понять…
– Энни? А ты понимаешь? Очень важно, чтобы ты поняла. Иногда то, что выглядит полным поражением, вовсе им не является. Я говорю о том, что происходит в наших душах. Об умении принимать жизнь такой, какая она есть на самом деле – как бы больно это ни было. Потому что неприятие жизни приносит боль несравненно большую. Энни, я знаю: ты понимаешь, что я хочу сказать.
Энни кивнула, вытерла слезы, силясь улыбнуться. Конечно же, Том говорит сейчас о ней и для нее. Его слова относились не столько к Пилигриму, сколько к ним – к тому, что происходит между ними. Однако, изобразив понимание, Энни так до конца и не уяснила мысль Тома, надеясь, что хотя бы со временем постигнет его слова.
Грейс смотрела, как с Пилигрима снимают путы и отвязывают веревки от уздечки и седла. Конь еще немного полежал, не шевелясь, только поглядывая на них одним глазом. Затем неуверенно поднялся на ноги, отряхнулся и, тихонько и радостно заржав, сделал несколько шагов, как бы проверяя, все ли у него на месте.
Том попросил Грейс отвести Пилигрима на другой конец манежа – к поилке. Стоя рядом, Грейс смотрела, как долго и с удовольствием он пил. А напившись, поднял морду и широко зевнул. Все с облегчением рассмеялись.
– Опять бабочки полетели, – радостно крикнул Джо.
Том снова надел на коня обычную уздечку и попросил Грейс поставить ногу в стремя. Пилигрим стоял как вкопанный. Том подставил плечо, и Грейс, опершись на него, перекинула ногу и села в седло.
Девочка не чувствовала больше страха. Она провела коня шагом по манежу – сначала в одну сторону, потом – в другую. Затем прибавила скорость – Пилигрим тут же подчинился ей, и бег его был ровен и легок.
