– Вот как? Всего четыре? А номер телефона виллы на юге Франции она не оставила?
– Нет, Том. Чего нет – того нет.
Они еще немного поговорили о Бронти и распрощались. Том посмотрел на запись в блокноте. В Нью- Йорке он почти никого не знал – только Рейчел и Хэла. Может, звонок как-то касался их? Хотя тогда женщина – кто бы она ни была – сказала бы об этом. Том взглянул на часы. Десять тридцать, значит, в Нью-Йорке половина второго ночи. Он отложил блокнот и выключил свет. Позвонит утром.
Но его лишили этой возможности. Было еще совсем темно, когда Тома разбудил телефонный звонок. Он включил свет, не снимая трубки, и увидел, что на часах всего пятнадцать минут шестого.
– Это Том Букер? – Он сразу определил по акценту, кто звонит.
– Думаю, да, – ответил Том. – Хотя в такую рань могу и ошибиться.
– Простите меня. Я думала, может, вы рано встаете, и боялась упустить вас. Меня зовут Энни Грейвс. Вчера я говорила с вашим братом – не знаю, передал ли он вам.
– Конечно. Я сам собирался звонить вам. Кажется, он не дал вам мой номер.
– Действительно не дал. Я узнала его другим путем. А звоню вам, потому что, как понимаю, вы помогаете людям, у которых проблемы с лошадьми.
– Нет, мэм. Вы ошибаетесь.
На другом конце провода замолчали. Том понимал, что огорошил ее.
– О, простите, – произнесла наконец женщина. – Мне сказали…
– Все совсем наоборот. Я помогаю лошадям, у которых проблемы с хозяевами.
Разговор явно не клеился, и Том пожалел, что начал строить из себя остроумца. Спросив, в чем конкретно заключается проблема, он долго слушал рассказ женщины – о том, что случилось с ее дочерью и конем. История была ужасная, а особенно зловещей делал ее спокойный, почти бесстрастный тон, хотя Том чувствовал скрытое, тщательно подавляемое напряжение.
– Кошмарная история, – произнес он, когда Энни закончила. – Очень вам сочувствую.
Он услышал в трубке глубокий вздох.
– Спасибо. Вы приедете взглянуть на него?
– Как? В Нью-Йорк?
– Да.
– Боюсь, что…
– Все расходы будут, разумеется, оплачены.
– Это не в моих правилах. Даже если бы вы жили не так далеко. Я создаю временные лечебницы. Клиники. И даже их какое-то время не будет. В настоящий момент я провожу последний курс – до осени клиники закрываются.
– Значит, останется время для нас. Если вы захотите.
Она даже не задавала вопросов. Все решала сама. А может, дело просто в английском акценте?
– Когда вы заканчиваете этот свой курс?
– В среду, но…
– Вы могли бы прилететь в четверг?
Нет, тут дело не в акценте. Она уловила нерешительность в его тоне и теперь откровенно давила на него. Совсем как он, когда работает с конем: чувствует, что именно вызывает меньшее сопротивление, и начинает именно с этого.
– Мне очень жаль, мэм, – твердо произнес Том. – Я действительно всем сердцем вам сочувствую. Но меня ждет работа на ранчо, и я ничем не могу вам помочь.
– Не говорите так. Пожалуйста, не говорите. Хотя бы подумайте над моим предложением. – Опять никаких вопросительных интонаций.
– Но…
– Оставим пока этот разговор. Простите, что разбудила вас.
И повесила трубку, не попрощавшись и не дав ему слова сказать.
Когда на следующее утро Том вышел в холл, менеджер отеля вручил ему только что пришедший на его имя пакет. В нем были фотография девочки на прекрасном коне моргановской породы и авиационный билет до Нью-Йорка и обратно.
5
Положив руку на спинку обитого пластиком кресла, Том смотрел, как сын готовит гамбургеры за стойкой закусочной. Казалось, он занимался этим всю жизнь – так непринужденно двигал их на плите, легко переворачивал, подбрасывая в воздухе, и одновременно болтал и смеялся с одним из официантов. Хэл сказал Тому, что их закусочная становится популярным местечком у жителей Гринвич-Виллидж.
Сын работал здесь три-четыре раза в неделю и за это имел бесплатную квартиру, которую предоставил ему владелец закусочной, друг Рейчел. В остальное время Хэл учился в киношколе. Он уже успел рассказать отцу, что снялся в короткометражном фильме.
– Он – о мужчине, который съедает по кусочкам мотоцикл подружки.
– Звучит круто.
