– Извини, Гай Марий, но я человек почтенный, судовладелец, и мое дело придерживаться установленного порядка и перевозить грузы. Никогда в своей жизни я не занимался контрабандой и не хочу начинать этим заниматься сейчас. Я всегда платил портовые налоги и акцизные сборы – и нет никого ни в Остии, ни в Путеолах, кто мог бы это опровергнуть. И то, что я не могу тебе помочь, кажется мне знаком богов, который они послали мне с этим ужасным несвоевременным ветром. Бери свои вещи, и я помогу тебе перенести их в шлюпку. Ты точно так же сможешь найти другой корабль. Я не скажу ни слова о твоем пребывании на борту, но рано или поздно мои матросы проговорятся. Если ты отправишься немедленно и не будешь пытаться нанять другой корабль здесь, с тобой все будет в порядке. Ступай в Таррацину или Кайету.
– Я благодарен тебе за то, что ты не выдал меня, – любезно отвечал Марий. – Сколько я задолжал тебе за мое путешествие сюда?
Но Мурций отказался от дополнительного вознаграждения.
– Того, что ты мне дал в Остии, вполне достаточно. А теперь, пожалуйста, уходи!
Между Мурцием и двумя рабами, сидевшими у левого борта, Марий ухитрился перелезть через борт корабля и спустился в шлюпку, в которую сел, выглядя очень старым и разбитым. Он не взял с собой раба или слуги, его хромота усилилась и Мурций вдруг почувствовал гордость за то, что более шестнадцати дней Марий был его пассажиром. И этот вечно жалующийся человек понял, что не может просто так высадить Мария. Поэтому он, в сопровождении двух своих рабов, вытащил шлюпку на берег к югу от Цирцей и прождал несколько часов, пока один из рабов не вернулся с нанятой лошадью и провизией.
– Мне очень жаль, – страдальчески сказал Публий Мурций после того, как он и два его раба подсадили Мария в седло, – я хотел бы помогать тебе и дальше, Гай Марий, но не смею. – Он заколебался, а потом вдруг выпалил: – Ты осужден за великую измену, пойми сам. Когда тебя поймают, то должны будут убить.
– Великая измена? – Марий задохнулся от гнева. – Perduellio?
– Ты и все твои друзья были осуждены центуриями и именно центурии приговорили вас.
– Центурии! – Марий изумленно покачал головой.
– Тебе лучше отправляться, – сказал Мурций, – удачи тебе!
– Пожелай лучше удачи себе, теперь, когда ты избавился от причины своих несчастий, – отозвался Марий.
Он пришпорил свою лошадь и рысью поскакал к роще. «Я правильно сделал, что покинул Рим, – думал Марий. – Надо же, центурии! Сулла решил искать моей смерти. А ведь сколько раз за последние двенадцать дней я называл себя дураком за то, что оставил Рим. Сульпиций был прав, и сейчас я убедился в этом. Теперь уже слишком поздно, чтобы поворачивать назад, и я должен постоянно твердить себе это. Оказывается я всегда был прав! Я даже не мечтал о центуриальном суде! Я достаточно хорошо знал Суллу и полагал, что он прикончит нас тайно. Но я не думаю, что он такой дурак, чтобы попытаться это сделать со мной! Однако, что знает он и чего не знаю я?»
Как только Марий заприметил жилье, он слез с лошади и пошел пешком. Езда верхом подвергала его слишком суровому испытанию, но лошадь была необходима, чтобы нести его небольшой запас золота. Как далеко он от Минтурн? Тридцать пять миль, если держаться Аппиевой дороги. Болотная деревушка была полна москитов, но зато находилась в уединенном месте. Зная, что молодой Марий отправился туда, он решил, что Таррацина подождет. Минтурны должны быть много лучше – большой, безмятежный, процветающий и почти нетронутый италийской войной город.
Путешествие заняло у него четыре дня, во время которых он съел очень немного, поскольку потерял свою сумку с провизией – однажды его угостила бобовой кашей одиноко живущая старуха, да несколько кусков хлеба и черствого сыра он разделил с бродячим самнитом. Ни старуха, ни самнит не пожалели о своем милосердии, поскольку Марий вознаградил их тем золотом, которое у него еще оставалось.
Когда он с большим трудом подъехал к окраине леса, откуда уже видны были стены Минтурн, то левая сторона его тела налилась свинцовой тяжестью, которую он был вынужден всюду таскать с собой. Однако Гай Марий отправился и, дальше и, пробираясь среди редких деревьев, увидел пятьдесят всадников, скачущих по Аппиевой дороге. Спрятавшись за несколькими соснами, он наблюдал за тем, как они проехали через ворота в город. К счастью, порт Минтурны лежал снаружи от фортификаций, так что Марий мог миновать стены и достичь района доков незамеченным.
Пришло время освободиться от лошади; он отвязал сумку с золотом от седла, резко хлопнул животное по крупу и со вздохом посмотрел, как резво она побежала прочь. Затем Марий вошел в небольшую таверну, расположенную поблизости.
– Я Гай Марий. Я осужден на смерть за великую измену. Я ужасно устал и хочу вина, – громко и резко проговорил Марий.
В таверне было не более семи человек. Все с удивлением повернулись к вошедшему. Затем стулья и столы заскрипели, и он оказался окружен людьми, которые хотели коснуться его, как символа будущей удачи.
– Садись, садись, – сказал пропретор, лучезарно улыбаясь. – Ты действительно Гай Марий?
– Похож ли я сейчас на полководца? Да, у меня действует только половина лица, и я старше, чем Кронос, но не говори мне, что ты не признаешь Гая Мария, когда ты видишь его!
– Я признаю Гая Мария, когда я вижу его, – сказал один из сидящих, – и ты действительно Гай Марий. Я был там, на римском форуме, когда ты высказывался за Тита Тициния.
– Вина. Мне нужно вина, – прохрипел Гай Марий.
Ему налили вина, и когда он осушил кубок одним глотком, налили еще. Затем появилась еда, и пока он ел, окружавшие потчевали его рассказом о вторжении Суллы в Рим и о его собственном бегстве. О том, что подразумевалось за perduellio, он мог не рассказывать – любой римлянин, латинянин или италик на полуострове, знали что такое великая измена. Те, кто его окружал, были вправе тут же доставить его в городской магистрат для казни – или казнить его сами. Вместо этого они внимательно выслушали утомленного Мария, помогли ему подняться по расшатанной лестнице наверх и лечь в постель. Он тут же свалился и проспал десять часов подряд.
Когда Гай Марий проснулся, то обнаружил, что кто-то выстирал его тунику и его плащ, вымыл башмаки внутри и снаружи. Впервые с того момента, как он покинул корабль Мурция, он почувствовал себя лучше; кое-как Гай Марий спустился вниз по лестнице и увидел, что таверна полна народа.
