– Нэй…
Снаружи громыхнул тяжелый деревянный засов. Сволочи, еды и – главное – воды не оставили!
Славик ошибся: соратники Рёрика могли быть сколь угодно воинственными и суровыми, но только не бездушными – не прошло и четверти часа, как дверь хлева отворилась и давешний норманн принес деревянное блюдо с теплым еще хлебом, вареной бараниной и крынкой молока. Поставил на пол, там, где почище, и снова ушел. К мясу прилагались овощи – Славик так и не понял, репа это или разновидность турнепса. Пища почти несоленая, мясо необычно пахнет мятой. Зато порция огромная – даже если покушать плотно, хватит еще раза на два.
Славик не ел с раннего утра, позавтракали еще в Питере, затерявшемся незнамо в каких веках и точках пространства, но удалось лишь чуток поклевать. Два кусочка мяса, немного хлеба, одна репка. Все еще подташнивало, болели зубы – Рёрик, гадина, влепил яблоком клинка выше переносицы, ровно под брови. Синячищи под обоими глазами натекли кошмарные, и пускай зеркала в хлеву не имелось, Славик живо представлял себе, как сейчас выглядит со стороны – ну чисто жертва глобального катаклизма: лицо опухло, сине-багровые гематомы вокруг глаз, запекшаяся ссадина на лбу. Писаный красавец!
Хлев, как и все до единой постройки на Ореховом острове, являлся полуземлянкой – срубы без фундамента вкопаны в каменистую почву и снаружи присыпаны землей, на двускатной крыше растет мягкая травка. Под потолком есть отдушины, шириной не больше чем с ладонь, если залезть на копну заготовленного для животных сена, можно посмотреть, что творится снаружи.
Спать пока не хотелось, и так дрых большую половину дня. Посему Славик занял позицию возле одной из щелей, смотревших на «главную площадь» деревни, и принялся наблюдать. Белая ночь и горящие костры позволяли.
Даны отдыхали по-своему: мало кто захотел оставаться в душных длинных домах, некоторые завернулись в плащи и легли спать на свежем воздухе, другие собрались у большого костра, на котором стоял внушительных размеров котел. Никакого пьяного буйства и прочих «типично варварских» развлечений. Ни одной женщины. Ведутся степенные беседы, те кто попьянее (тянет запахом свежего пива) посмеиваются над чем-то своим. Никто не шумит и не ссорится – здесь будто собралась одна большая семья. Кроме данов Рёрика на острове задержались владельцы двух кораблей, днища которых смолили на берегу. Их предводитель, толстый дядя с обязательной окладистой бородой, в красивой темно-синей рубахе с белой вышивкой по вороту и рукавам, говорил больше всех и привлекал всеобщее внимание. Иногда, как показалось Славику, он переходил на стихи – речь становилась ритмичной и явно рифмованной.
Не похожи эти мужики на диких варваров, ой не похожи!
Мирная посиделка внезапно прервалась. Откуда-то издалека мутной, затуманивающей разум волной накатил тот самый звук, что смертно перепугал Славика во время первого большого путешествия по этой стороне. Вдали, по южному берегу реки, огромное Нечто тяжко вздохнуло и снова начало визгливо причитать с невыразимой тоской и безнадежностью. Была взята высшая, переходящая в истошный визг нота и внезапно наступила полнейшая тишина – даже свинки из хлева замерли. Потом снова:
БОО-АППУ…
Ни дать ни взять, зевнул великан, размерами и массой приближающийся к легендарным титанам из мифов Эллады. Славику почудилось, что земля вздрогнула. Низенькая мохнатая лошадка в огороженных грубо отесанными досками сенях затопала ногами и начала тихонько ржать, овцы сбились в единый дрожащий гурт, только розово-коричневые хавроньи не шевелились.
– Да не бойтесь вы, – шепнул Славик, обращаясь к домашней скотине. Надо было хоть что-нибудь сказать, иначе страх полностью парализует психику. Если нет людей, с которыми можно поговорить, подойдут и бессловесные твари, с которыми мы спокон веку живем вместе. Лошадка смотрит на человека с надеждой – подойди, успокой…
Славик съехал с копны на пятой точке будто с ледяной горки. Связанными руками подхватил одну из несъеденных репок. Подошел к коняшке.
– Тебя как зовут? Меня – Слава. Или Слейф, ты ж по-русски не понимаешь… Возьми.
Лошадка нащупала губами репку, схрумкала. Глянула благодарно. И тут Славика проняло – он уткнулся лицом в бархатный нос зверя и тихо заплакал. Он не видел выхода. Нет никакого «шанса», никакой возможности выбраться отсюда, и вообще этот…
С двери хлева сбросили наружный засов. Створка отошла в сторону.
– Я знал, что он обычный человек, – сказал Рёрик-конунг. – Лошадь его не боится. Кетиль, освободи руки. Не порань.
Кетиль, тот самый дан, что приносил Славику еду, аккуратно разрезал ножом стягивающую запястья веревку. Узел распался.
– Хозяин не хочет, чтобы ты ночевал в его доме. – Рёрик подошел ближе. Недовольно посмотрел на слезы, размазанные с грязью по лицу Славика. – Останешься здесь. Еды у тебя достаточно. Сейчас Кетиль принесет воды, умыться. Для мужчины стыдно плакать, но ты из другого народа, наверное, у вас иные обычаи. Я не вправе их осуждать.
– Не нидур, – выдохнул Славик. Сморкнулся. Вытер лицо рукавом.
– Каждый знает, что ты плохо понимаешь нашу речь, – кивнул Рёрик. – Ты нездешний, очень издалека. Ты опасаешься нас, а мы опасаемся тебя. Однако было названо имя Трюггви-жреца, и мы хотим знать, что с ним произошло.
– Не знаю я, что делать! Не знаю! По слогам повторить? На китайском? Все, звиздец! Доигрались!
Серега окончательно потерял самообладание. Он ходил вперед-назад по обширной кухне, матерился так, что лошадь ломового извозчика свалилась бы в обморок, услышав любую из многоэтажных словесных конструкций, пинал мебель и вообще был неадекватен. Наталья и Трюггви не перебивали – давали выговориться.
Сотрясения воздуха продолжались уже минут десять, с самого появления Сереги из-за Двери. Он объявился в одиночестве, мокрый, грязный и запыхавшийся, первым делом снял с плеча карабин, прислонил к стене, отстранил от Двери Трюггви и дважды провернул ключ в замке. Вытер лицо ладонью, оставляя темные разводы на щеках и лбу, и на естественный вопрос Натальи: «А где Славик?» разразился камнепадом самых черных ругательств – это больше напоминало истерику, за много лет знакомства Серегина подруга никогда не видела его в таком состоянии. Даже по пьяни он вел себя сдержаннее.
Трюггви сразу понял: случилось недоброе. Дан посмурнел, нахмурил соломенные брови, сжал левый кулак и полуутвердительно, полувопросительно произнес:
– Слейф тинаск ист?
– Да пошел ты! – взревел Серега. – В гробу я вас всех видел и тебя в том числе! Это ж просто уму непостижимо!..
Из сбивчивых объяснений, расцвеченных жемчужинами казарменной лексики, человеку русскоязычному можно было уяснить, что горе-путешественники нарвались на банду каких-то отморозков с мечами, устроивших на реке дикое побоище в лучших традициях трехсот спартанцев – реки крови, мозги фонтаном, кишки наружу. Может, Серега и преувеличивал, но увиденное явно произвело на него далеко не самое позитивное впечатление.
Славик? Чертов тормоз, он отстал, наверное споткнулся! Они его скрутили! Да не мог я стрелять – их там целая толпа, рыл под сотню!
Сотня не сотня, но много – тогда, на берегу, Серега был насквозь реалистичен: начав пальбу, он подстрелит не только окруживших Славика бородатых дикарей, но и его самого. Кроме того, нет уверенности в том, что указанные дикари непременно испугаются выстрелов, не похожи эти крутые парни на боязливых туземцев из книг Жюля Верна, в ужасе разбегающихся при единственном залпе из древних мушкетов. Чего доброго бросятся в атаку, а в одном магазине – десять патронов, всего магазинов три, даже при условии стопроцентной точности стрельбы, всех не уложишь. За жизни своих товарищей даны порвут тебя в лоскутки – несколько минут назад они убедительно доказали, что врагу пощады ждать не придется, экипажи двух лодей вырезаны самым немилосердным образом. И пытаться нечего!
– Значит, Славика ты бросил? – заключила Наталья. – Он жив хотя бы?
– Бросил?! Да, мля, бросил! Что оставалось делать?
– Хватит орать. Надо думать, как поступить прямо сейчас.
