– Иди к конунгу. Зовёт. Давай быстрее, я тебя отведу, – и смерил отца Целестина взглядом, каким обычно глядят на юродивых. Впрочем, судя по внешнему виду монаха, именно так на него и следовало смотреть.
– Тут такие дела, а ты... – укоризненно сказал воин, но святой отец только вытер руки о рясу и довольно резво для своих габаритов припустил по склону холма. Дружинник, посмеиваясь, шествовал рядом.
Уже наверху монах огляделся: близилась полночь, небо было чистым, но свет звёзд мерк перед сполохами десятков костров за частоколом, дотлевали несколько домов в самом посёлке, западный ветерок уносил чёрный дым к горам. Неожиданно у стены раздались вопли и удары мечей – даны сделали короткую вылазку, похоже просто из интереса, и сразу же откатились. В Вадхейме никто не думал ложиться спать; большая часть дружины сосредоточилась у ворот – ждали ночного штурма, так как все видели, что враги готовят таран. Ещё два крупных отряда стояли слева и справа, там, где частокол примыкал к водам фьорда и прорваться было легче всего. А на северном склоне холма Вадхейма полыхал громадный погребальный костёр – этот день унёс жизни более пяти десятков жителей поселения. Отец Целестин внезапно выругался про себя – занимаются всякой ерундой, когда небось полно раненых! Эх, плохо у тебя голова в момент опасности варит, отец Целестин! Тут людям помогать нужно, а ты о книгах думал... А ещё священником считаешься, христианином. Нет, точно епитимью на себя накладывать надо, да, может, вериги у кузнеца попросить выковать, для умерщвления плоти?
В локте от головы монаха в стену дома ударила шальная датская стрела (и какой идиот стреляет по ночам?). Отец Целестин снова ругнулся по латыни. Вот будет тебе завтра «умерщвление плоти» в самом изощрённом виде. Перебьют ведь нас всех, как есть перебьют! Всех, включая кузнеца. Так что и вериги отменяются.
Торир сидел потный, чёрный, всклокоченный, злой – брови к переносью, борода растрёпана, отблеск ненависти в глазах горит. Меч обнажённый на столе. Видгар насуплен, царапина на щеке – стрелой задело вскользь. Сигню, как обычно, в уголке – сидит тише мыши, но вся напряжена, самострел на коленях.
– А, явился! – Торир указал монаху на скамью, приглашая сесть. – Ну, что скажешь, отец Целестин?
Монах только вздохнул, выдавив из себя жалкую улыбку:
– Может, обойдётся? – и сразу же понял, что сморозил глупость.
– Не обойдётся. Своими силами не совладеть, а помощи ждать неоткуда. Если гонца лесом, в Рёдборг, к ярлу Хундингу слать, то посланец за два дня доберётся. Хундинг-то придёт, и с дружиной, но как ни спешить – не успеют. Через лес, да ещё снега таять начали. Придут к пепелищу. Нам не выстоять.
– И что теперь делать? – прошептал монах, проникнувшись пессимистичным настроением конунга.
– Слать человека к айфар, – неожиданно сказал Видгар. – Они помогут.
– Чего-чего? – вытаращился отец Целестин, не веря своим ушам. – Торир, Видгар, вы что, всерьёз? Разум от страха помутился?
– Забываешь, с кем говоришь! – прикрикнул Торир. – Конунги Вадхейма никогда никого и ничего не боялись! И если нужно, я завтра погибну в битве, как и все мы! И не забудь, что и тебя даны тоже не пощадят. Я согласен с Видгаром. Айфар могут помочь. Только от них можно подмоги ждать.
– Но как? – отец Целестин схватился за голову. – Как призрак одолеет воина? И кто к ним отправится? Да и найдёт ли их? А как через лагерь данов пробраться к лесу, вы думали? Как через стену перелезть?
– Тихо! – Конунг хлопнул ладонью по столу, прервав бурную речь святого отца. – Сигню согласилась пойти. И сделает это, хочешь ты того или нет.
Рука отца Целестина сама потянулась к кувшину с пивом, что стоял рядом. Опростав его, монах слегка пришёл в себя и понял, что если есть хоть какой-то шанс, то... Что ж, надо его использовать. Хотя, конечно, ох как не хочется отпускать в лес Сигню, паче что сквозь лагерь данов ей придётся пробираться. А если поймают? Страшно подумать! И, кроме того, никому не ведомо, сможет ли она найти лесных духов... А если и отыщет Гладсхейма, то что он ответит на её просьбу? Руками разведёт? Скажет, что до людских дел ему касания нет? Да и чем бесплотные призраки помочь могут? Но коли другого выхода нет, то...
– Согласен, – медленно наклонил голову монах. – Только надо сделать всё быстро и тихо. Вы небось уже и придумали как?
– Придумали, – согласился Видгар. – Устроим вылазку в лагерь данов, пошумим около ворот, а Сигню через частокол перелезет с другой стороны. Должна пробраться, пока суматоха будет. А там на всё воля богов.
– Бога, – привычно поправил отец Целестин. – Тогда начинаем. – И монах перекрестился.
Сборы заняли совсем немного времени. Торир сразу ушёл к воротам, а отец Целестин, упорно молчавшая всё это время Сигню-Мария и Видгар быстро двинулись к южной части ограды. Казалось, что там костров поменьше, чем в иных местах возле частокола.
Едва скрипнули брёвна, коими закладывали створки ворот, и человек пятьдесят хирдманов Торира с устрашающими воплями рванулись за ограду, как Видгар прислонил к стене захваченный с собой шест, они вдвоём с отцом Целестином подсадили Сигню наверх, и вот она уже уцепилась за заострённые концы брёвен в три человеческих роста высотой.
– Если что, иди потом на север, в Рёдберг-фьорд. Расскажи Хундингу, он отомстит... – донёсся снизу, из темноты, голос Видгара.
В самый последний момент двое у стены услышали только три слова, произнесённых тоненьким, но твёрдым голоском:
– Я вернусь. Ждите.
Неожиданная вылазка вадхеймского хирда данов удивила, но не обескуражила, и сеча у ворот развернулась нешуточная. Воины-датчане стали сбегаться туда со всего лагеря – каждому хотелось погеройствовать, – и в царившей при неверном свете костров неразберихе никто не заметил соскользнувшую со стены девушку, мигом исчезнувшую в зарослях ельника.
Вадхеймцев начали теснить обратно к воротам, и громогласный голос Торира приказал всем отступить внутрь ограды. Ещё немного – и жарко кипевший бой затих так же внезапно, как и начался, ворота удалось закрыть, а на сгрудившихся возле них данов посыпался сверху, со стены, град стрел, камней и факелов. Они откатились, оставив у входа в Вадхейм три десятка тел своих и с десяток защитников норманнского посёлка в Вадхейм-фьорде.
Над Норвегией стояла тёмная звёздная ночь.
В двух лигах от устья фьорда к уже стоявшим там кораблям с датскими воинами присоединились ещё шесть – некоторые из клана Ильвингов тоже решили принять участие в ратной потехе, а заодно и лишний раз уязвить норвежцев. Ильвинги были уже знакомы с дружиной Торира из Вадхейма. Высадка прошла быстро, а отдалённое неяркое зарево указывало вновь прибывшим захватчикам путь. Вспыхнули факелы, и ещё две с половиной сотни людей, жаждавших крови и поживы, двинулись через ночь по хвойному лесу к обречённому посёлку.
Ломая тугие ветви, иногда по пояс проваливаясь в снег, по тому же лесу пробиралась как можно тише и быстрей, от одного ствола к другому, шестнадцатилетняя Сигню, дочь Хагнира. Оранжевый свет датских костров остался далеко позади, ни один из врагов её не заметил. Так, вначале к первому холму, потом направо, в ложбинку, и вниз, к поляне. И быстрее, быстрее! Там, может быть, уже пробиты ворота и битва идёт меж домов родного посёлка! Айфар сумеют помочь – они же добрые и вроде бы даже родичи... Только быстрее!
Сигню споткнулась о торчащий из снега корень, упала, сильно ушибла колено, но, стиснув зубы и преодолевая боль, двинулась дальше, забираясь всё глубже в чащу и надеясь больше на свою память и какие-то ранее невиданные чувства, гнавшие её вперёд и вперёд. Словно в ней в минуту, когда решалась её судьба, судьба родных, всего, что было знакомо и близко с рождения, пробудился голос древнего и чудесного народа, о котором пели песни.
Вот он, Зуб Фафнира. Здесь.
Поляна была пуста и темна. Нет золотого света, нет странных, напоминающих музыку или песни звуков, нет неясных силуэтов в мерцающем тумане. Тихо, темно, холодно, и гранитный клык при лунном свете кажется совсем чёрным, словно глыба чистой, беспримесной тьмы.
«Конец. Это конец. Их нет. Нас никто не спасёт. Вадхейм погиб», – мелькнула мысль, и впервые за весь день и ночь, наполненные ужасом и смертью, Сигню разрыдалась и упала на снег у края прогалины.
