— Нет, не годится… — вяло проговорил Николай. В голове у него стоял дым, смрад. Думалось лишь об одном.
— Да не психуй ты, не все же он их уволокет, ну две, три, а может, вообще, одну тока!
— Не пойдет, нет, — Николай боролся с собой, голос его пресекался, звучал квело, — да и все равно рано еще, сам знаешь.
— Ну, это не твоя забота!
Витюня, почуяв слабину, счел, что разговор закончен, и хлопнул Николая по спине.
— Все будет в самом лучшем виде, не отчаивайся, Колек!
Николаю захотелось врезать Витюне в рожу, под правый глаз, чтобы установить наконец симметрию на ней. Но зная, что от размаха упадет сам, стоял на месте, руки тряпками болтались вдоль тела.
— Э-э-э-х-э… — выдохнул он и уныло мотнул головой. Витюня осклабился, бросился назад в прихожую, на ходу толкнув ногой дверь в комнату. Та, скрипнув, неохотно распахнулась.
— Пошли!
Парень сделал вид, что вытирает ноги о скомканный протертый половичок в прихожей, потоптался и побрел за Витюней. Ему было не по себе. Но это быстро прошло. Увидев полку, он оживился, глаза засияли внутренним светом. Он не стал приседать перед полкой на корточки, а отошел на два шага назад, согнулся в поясе, заложив одну руку за спину, другой упираясь в поставленный на пол «дипломат», и уставился на книги.
«Брюки боится помять, пижон!» — злобно подумал Николай и поглядел на свои штаны, в которых спал, наверное, дней пять кряду. На них стрелка угадывалась с трудом, да и была, по сути дела, не стрелкой, а так — какой-то темной жирной линией, оставленной неизвестно кем на серединах брючин. Он сидел на диване, стараясь сдержать нервную дрожь, пробегающую от левого виска через все лицо, вниз, к шее, к нарывающей там тонкой дерганой жилке.
А Витюня хлопотал около покупателя и не знал, куда руки деть: то удовлетворенно потирал ими перед своим сизым носом, то прятал назад, за спину, но и там продолжалась суетливая игра коротких отекших пальцев.
Парень оказался шустрым.
— Вот эти бы я взял… — начал он уверенно, не ожидая возражений.
— Одну! — твердым голосом оборвал гостя Николай. Парень недоуменно уставился на сидящего. В комнате повисла тишина. Витюня с лицом, выражающим отчаянную тоску, крутил указательным пальцем у виска. Нужно было разрядить обстановку, но…
— Одну, — повторил Николай. Решительность уже оставила его, и он, опустив глаза, принялся разглядывать что-то несуществующее под ногами на полу.
Парень покачал головой, перевел взгляд на Витюню. Тот разводил руками, но в то же время успокаивающе кивал: «Ничего, все уладится, не спеши».
— Тогда вот эту, — в руках у парня оказалась книга в дорогом, прекрасно сохранившемся черном переплете.
Николай поднял голову и исподлобья уставился на руки покупателя. В них была зажата «Жизнь двенадцати цезарей» Гая Светония Транквилла. Парень выбрал явно не лучшее из содержимого полки. «Ладно, лишь бы сейчас ожить, перетерпеть утро, а там наверстаем», — без особого воодушевления подумал Николай. Парень ждал. Нужно было что-то сказать, но Николай не знал что.
— Экх-мэ-э! — прочистил горло Витюня. — Червонец!
Слова его прозвучали как-то излишне уверенно, выдавая в Витюне человека, не знающего цены товара. И парень не замедлил воспользоваться этим.
— Нет, больше пяти дать не могу.
В его голосе были участие и сожаление, но «что поделать рад бы, ребята, да большего она и не стоит». Николай захлебнулся от обиды — на черном рынке такую вещь с руками бы оторвали за четвертной. Парень, несмотря на молодость и внешнюю застенчивость, показал себя хватом.
— Ставь на место и уматывай! — раздраженно буркнул Николай и отвернулся к стене, к «ведьме». Муха как ни в чем не бывало продолжала сидеть на ее носу и не спешила закончить свой утренний туалет.
Времени не существовало, застывший миг длился нескончаемо.
Парень растерянно шагнул к выходу, но Витюня заслонил ему дверь своим могучим торсом.
— Ну, чего ты, в натуре? — сипел он. — Ну, давай семь, и порядок, ну, в натуре?! Мы же интеллигентные люди!
Витюня нервничал, книга была в его руках, и он настырно тыкал ею в нос молодому человеку, так что тому приходилось отодвигать голову назад, закидывая вверх костистый подбородок. Видно, задетый тоном Николая и чувствуя, что без него все равно дело не обойдется, парень метнул недобрый взгляд в сторону хозяина, процедил:
— Пять!
Витюня метался глазами от одного к другому. Растеряный, ошеломленный, но несдающийся, он искал выход из положения.
— Ладно, годится! — наконец выкрикнул радостно, будто его осенило. — Пошли! Коляня, я мигом, не отчаивайся!
— Книгу оставь, падла! — в бессильной ярости сорвался на крик Николай, но опоздал — дверь захлопнулась.
Без взмаха, коротким ударом ладони хлестнул он по ведьмачьему носу и почувствовал под рукой противную мокроту раздавленной твари. Нос стал еще отвратительнее, гаже — теперь на нем красовалась бугристая желто-зеленая бородавка с двухкопеечную монету. Николай уткнулся лицом в колени и заплакал. Это был не плач даже, а просто сухое содрогание тела, внутренний душевный озноб, истерика без слез.
Витюня примчался, как и обещал, мигом. Дверной звон вернул Николая к действительности. Всем своим видом Витюня являл подарок: «Нате, берите, вот он я!»
— Ну что?! — Николай задрожал от нетерпения. — Что?!
Витюня улыбался, кривя толстые черные губы. Руки его, глубоко засунутые в карманы брючин, жили там своей жизнью.
— Во! — восторженно дохнул он в лицо Николая, вытягивая левую руку с зажатыми в ней двумя новенькими трешками.
Николай повел по сторонам пустыми глазами и уже с почти безнадежной тоской опять выпялился на Витюню.
— И — во!!!
В правой руке приятеля подрагивал на треть опустошенный флакон одеколона. Николай облегченно вздохнул и вцепился в дверной косяк — слабость вновь лишила ног.
— Я сразу унюхал: ну, думаю, несет от тебя, парень, видать, после бритья мажешься, — тараторил Витюня. — Тоже мне, пижон! Но молодчага, не поленился, сбегал к себе на третий этаж. Так что живем, Колюнчик!
Витюня хмыкнул, отодвинул Николая с дороги и уверенно зашагал на кухню, крича на ходу:
— Для него это наружное средство, а для нас, хе-хе, в самый раз внутрь будет. А то я уж совсем собирался было коньки откидывать, хе-хе!
Руки Николая затряслись крупной рваной дрожью. Не в силах справиться с замком, он всем телом толкнул дверь, минуту постоял, пришел в себя и пошел вслед за Витюней, опасаясь, что чудное видение растает и он вновь окажется наедине с самим собой и нечеловеческой мукой, поселившейся в теле.
Витюня стоял, согнувшись над подоконником, пытался сдержать возбуждение и разлить содержимое флакона в два мутно-белесых стакана. Николай с напряжением следил за ним, машинально отмечая, что ни единая капля не проливается мимо. По шее и затылку у него побежали мурашки, спина одеревенела.
Отставив флакон, Витюня потянулся к чайнику. Плеснул из него понемногу в стаканы. Замер благоговейно. Жидкость на глазах окрасилась в молочный цвет. Готово! Теперь оставалось последнее, самое главное — донести все это до рта, не дав рукам-предателям расплескать драгоценную влагу. Тогда все!
Николая передернуло. А Витюня присел у подоконника, вцепился в стакан обеими руками. Голова его
