окошечка высунула голову любопытная буфетчица, подмигнул ей, отчего та неожиданно покраснела, и кивнул Витюне: — Скажи-ка, дядя?!
— Чего? — навострил тот уши.
— Обещал сгодиться?
— Ну, — Витюня был смекалистым малым.
— Спорт требует твоего носа в жертву, дядя! Ну чего тебе нос, зачем он тебе?! Усек?
— Э-э, не-е, — заупрямился Витюня, — такого уговора не было.
Парень выразительно покосился на сумку.
— Смотри, дядя, просить не станем.
— У, черти, — взвизгнула от восторга буфетчица, — ведь чего делают!
— Я согласный, — скороговоркой прокричал Витюня, — только наперед стакашек протвишку для храбрости и устойчивости.
— Не пропадет за нами, старичок, становись в позу!
Витюня вытянулся и замер. Лицо его побагровело. Николай в своем углу громко сплюнул на пол. Ребята молчали.
Рыжий поднимал пистолет не спеша, щурил глаз, кривил губы, короче, играл на публику. Это был его «звездный час». И когда Витюня уже не ожидал выстрела, его по носу пребольно щелкнул шарик, так что из-под набрякших век сами собой брызнули слезы. Он опустил голову, плечи затряслись.
— Маэстро, туш! — Рыжий был на вершине успеха. — Впрочем, не надо оваций. — Он ленивой походкой пошел к столу. — Кто повторит?
Ребята молчали. Витюня стоял словно каменный истукан.
— Да вы чего? Это же совсем просто! Чик и…
— Да брось ты, — вяло оборвал его здоровяк Петя и повернулся к Витюне: — А ты давай иди отсюда, дядя.
Рыжий сник, как-то завял сразу, зло обжег глазами Витюню. Потом достал из сумки начатую бутылку, налил полкружки, молча двинул ее по столу в направлении своей бывшей мишени.
— Ну чего вы, ребят?
Он откупорил последнюю посудину, подождал, пока допьют пиво, налил всем. Выпили молча, оглядываясь на дверь, из-за которой в любую минуту могла появиться фигура дежурного милиционера.
— А ну его, — снова пробасил Петя, — давай забирай свое, дядя.
Витюня опомнился и торопливо схватился за кружку.
— А я ничего, ребят. Да это ж игра такая. Чего мне — носа жалко?!
Он жадно хлебнул. Покосился на Николая. Тот смотрел в угол, на мусорный бачок. Витюня торопливо допил содержимое кружки и поплелся к приятелю. Присел рядом с ним. Николай отодвинулся.
— Не обижайся, Колюнь, что не оставил. Я ж страдал, а ты… ты ведь и не поддержал словечком даже.
Он всхлипнул, размазал слезы по щекам, потупился. Веселье в компании было нарушено. Студенты потянулись к выходу, шли, не глядя на тех двоих. Только рыжий задержался.
— Я, мужики, сейчас, мигом, догоню, только в туалет сбегаю.
Он и вправду скрылся на минуту за дверью туалета. Но тут же вышел, убедившись, что в зале никого, кроме него самого и двух забулдыг, нету. Подошел к Витюне.
— Ну что ж ты, дядя? — просипел он. — Чего ж ты меня так подвел? Схохмить не мог, жертву из себя корчить начал? Всю затею мне опошлил, изломал, алкаш, так?!
Витюня виновато развел руками, скроил жалкую улыбку.
— Это хорошо, что ты сам осознаешь свою вину, дядя! Только таких, как ты, учить надо.
Он без размаху, резко и зло ткнул кулаком в лицо Витюне. Тот качнулся, привстал, выкинув от неожиданности ладонью вверх правую руку. Парень быстро вытащил что-то из кармана и пришлепнул протянутую ладонь.
— Опохмелись-ка, дядя! Ты честно заработал это.
Сверкнув глазами по Николаю, он быстро вышел.
— Ведь чего делают?! — уже в экстазе выдохнула буфетчица. — И куда только милиция смотрит!
У Николая от сердечного перестука потемнело в глазах. Ему случалось быть битым. Били на глазах и Витюню. Но так расчетливо и холодно это не происходило никогда. Он не мог отличить яви от какого-то сумасшедшего бреда, творившегося то ли взаправду, то ли нет. А Витюня чему-то молча улыбался и глядел своим вытаращенным даже сквозь оплывший синяк глазом на металлический рубль, лежащий на его широкой ладони.
«А ведь я трус, — подумал Николай, — самый что ни на есть трус!» Ему стало мучительно жалко себя. Не Витюню, а именно себя. «Дошел! Казалось, некуда уже, ан нет! Есть куда. Еще катиться и катиться! А ну и хрен с ним! Что с того, что трус? Ну что?! А эти лучше? Не-ет, пускай каждый сам себя жалеет!» Он выхватил из Витюниной ладони рубль и пошел его менять.
— Шли бы вы отсюдова! — проворчала буфетчица. — Вот придет участковый, он вас наладит!
— А мы его и дожидаемся, — ехидно улыбнулся Николай и сгреб обменные двадцатники.
Откуда-то вдруг стал прибывать народ. Бар заполнялся. Дымовая завеса становилась гуще. Гул десятка голосов колебал воздух над столиками, убаюкивал.
Николай с Витюней выпили еще по кружечке. Ничего не изменилось.
— Ладно, пойдем, — сказал Витюня и осекся: — А впрочем, постой.
Он подбежал вдруг к столикам, за которыми недавно стояли студенты. Что-то блеснуло в его руках.
Николай особо не присматривался к приятелю и его суетливым движениям, но когда подошел ближе к размену, обратил внимание, что Витюня там чего-то выклянчивает:
— Ну, приглядись, хозяйка, это ж не просто так — фирма!
Та водила носом и даже не глядела на зажатые в руках посетителя очки. Витюня настаивал, лебезил. И, как всегда, добился своего.
— Ладно, давай. Трояка тебе с лихвой хватит!
— Да ты чего, мать? Это ж маде ин оттуда, гляди, и стеклышки затемненные.
— Ты лучше-ка скажи, кто их темнил, да и вообще, откудова они у тебя, а? Ни за что б не взяла, если б ребятишки поскромней себя вели, вернула бы. Да уж пускай получают, чего заслужили, в воспитательном плане, на пользу пойдет. Только по этой причине и беру.
— А-а, годится! — вздохнул Витюня.
На улице припекало. От свежего воздуха застучало в висках, в глазах зарябило. Немного постояли в тени, привыкая к свету, к зелени, к чистоте. Солнце забралось повыше, и лучи его били почти в самую макушку. Легкий ветер играл податливой листвой. Надо было что-то придумывать, но думать не хотелось. Даже Витюня ненадолго скис.
— Эх, Колюнька, у меня от кислорода этого спазмы в мозгах, — прогундосил он, — хочется, знаешь, к выхлопной трубе припасть.
Невдалеке от пивного бара темнел небольшой овражек. Туда они и свернули. Захотелось отдохнуть. Поваляться на пригретой травке. Народ в овражек не захаживал, да и постовые с участковыми были там не частыми гостями. Тихое место.
Николай прилег за чахлыми кустиками, вздохнул облегченно. Теперь он чувствовал себя почти в норме. А когда это случалось, на подвиги еще не тянуло. Витюня мусолил в руках трехрублевую бумажку, пересчитывал мелочь. Через полчаса отдых ему приелся — деньги руки жгли.
— Ну, ты как хочешь, а я пошел, — сказал он, — только не линяй никуда.
— Ладно, уговорил, — вяло промолвил Николай, — не слиняю.
И Витюня убежал. А Николай погрузился в сладкую дрему, даже и не подумав, почему он решил прикорнуть тут, неподалеку от людной улицы. Почему не пошел домой, подальше от чужих глаз? Ведь дома было бы спокойней и вообще… Но он и не хотел думать о таких мелочах, не желал, и все тут. Здесь было хорошо, а больше ничего и не требовалось.
Впервые за последние дни и ночи ему снился приятный сон. В чем заключался этот сон, Николай навряд ли сумел бы объяснить, но было в этом наваждении что-то чистое и безмятежное, не связанное со
