Встань и иди

случаях, меня, пожалуй, больше привлекало само усилие, нежели конечный результат.

* * *

Оставался Серж, который не радовал меня ни тем, ни другим. По его словам, он временно занимался подержанными машинами. Миландр, всегда отлично информированный о чужих делах — все посредственности обладают этим специфическим даром прислуги — и охотно выставляющий напоказ свою честность, сразу же поставил все точки над «и»:

— Спекулирует ордерами на машины, привезенные из Марокко, на американские автомобили, заказанные американцами, которые проживают во Франции и преподносят сюрпризики таможне. А ты говоришь — подержанные машины! Впрочем, знаешь, пока Нуйи будет сидеть в своей конторе, куда приходят все дельцы девятого округа, он останется тем, что есть.

Я была в этом убеждена: как правило, чтобы изменить образ жизни, необходимо сменить обстановку. Я не оставляла Сержа в покое. Ему одному я звонила чаще, чем всем другим, вместе взятым. Он неизменно восклицал:

— А-а, это ты, старушка? Ты еще жива? Хочешь избавить меня от необходимости покупать венок? Нет, нет, ничего нового, я подыскиваю.

А нашел Паскаль. «Возможно, у меня будет кое-что для Сержа», — объявил он мне как-то раз в конце своего визита. Но это было сказано между прочим. Казалось, ему не очень хочется говорить на эту тему вслух. Некая стыдливость перед лицом цифр, присущая и интеллигенции и служителям культа, парализовала его язык. Он дважды возвращался к этой теме. Потом решил написать письмо, которое я получила в пятницу с утренней почтой.

«Дорогой мой друг, вы давно уже просите меня сделать что-нибудь для Нуйи. Но круг знакомств пастора ограничен рамками прихода: употребить эти знакомства — почти значит злоупотребить ими. А в случае с Сержем приходится проявлять особенную осторожность.

Теперь я думаю, точнее — вы заставляете меня думать, что, если хочешь следовать своему призванию, нельзя ограничивать себя выполнением служебных обязанностей. Я думаю также, что оказываю услугу не только Сержу, но и третьим лицам. И последнее. Несмотря на подозрительность, внушаемую мне деньгами, „этой бациллой в форме кружочка“, я не вижу, как Нуйи даже в худшем случае смог бы причинять зло людям, принося им свои, капиталы.

Итак, вот два предложения. Первое, по правде говоря, просто совет, который понравится вам своей конструктивностью. Один меховщик, специализировавшийся на каракуле, дал мне понять, что его пушной товар, полностью оплачиваемый валютой и облагаемый изрядной пошлиной, дешевле было бы выделывать на территории Французского союза. В период автаркии[21] итальянцы создали на Сицилии специальные фермы, на которых с успехом разводили бухарских овец. Подобная же попытка наверняка могла бы удаться в Сусе, на отрогах Атласских гор, где имеются благоприятный климат, дешевые земли и пастушеское население. Единственное возражение: дело, очень выгодное, начнет приносить значительный доход лишь после создания отар, на что уйдет несколько лет.

Второе предложение. Владелец фабрики керамических изделий, поставляющий продукцию в киоски при пляжах и специализировавшийся в жанре „Сувениры с Тру-ле-Бэн, чьи дела идут настолько успешно, что фабрику можно расширить, ищет компаньона с капиталами. Дело заурядное, но верное“».

Я тут же сняла трубку, чтобы позвонить Беллорже:

— Спасибо, Паскаль! Но скажите, что выбрал Нуйи?

— Я его ни о чем не спрашивал. Предпочитаю, чтобы это взяли на себя вы. Мое имя не стоит даже и упоминать. Я дам вам адреса заинтересованных лиц, и вы свяжете его непосредственно с ними.

— Это верх осторожности, Паскаль. Вы боитесь себя скомпрометировать?

На другом конце голос Паскаля становится резким:

— Зачем я стану подменять вас? Присоедините этот козырь к вашим картам. Это повысит ваш авторитет.

Я покраснела. Неужели я отплатила за тактичность подозрением? Моя непослушная рука выронила трубку и подхватила ее за шнур. Нужно ли мне извиниться? Паскаль уже диктовал по буквам:

— Данен и компания, производство изделий из керамики, улица Фоли-Реньо. Я говорю: Данен, Д — Дениз, А — Арсен…

Вечером, когда Серж вернулся домой, я опять сняла телефонную трубку, чтобы защищать французский каракуль, и лишь между прочим упомянула вариант Данена. Нуйи тут же охладил мой пыл:

— Пастуший посох меня не привлекает. Я не испытываю ни малейшего желания загорать в Алжире. Что, что?.. Да, конечно, на-ци-о-наль-ная продукция! Извини за легкомыслие, но мне на нее начхать. Что касается твоего торговца обожженной глиной, я не скажу… Заметь: по мне, лучше продовольствие. Словом, посмотрим.

Мужественно приняв неудачу, я без заминки продолжаю:

— В конце концов, создавать дешевую и в то же время высокохудожественную керамику… было бы не так уж плохо!

— О да! — восклицает Серж. — При условии, что на этом можно подзаработать…

Я с раздражением бросила трубку. Неужели Серж человек меньшего размаха, чем я себе представляла? Неужели он любит только кратковременные и хорошо вознаграждаемые рискованные операции, будучи при этом совершенно неспособным рисковать длительно? От разочарования я готова была опустить прядь на лоб. И так как во всех своих огорчениях я всегда виню только себя, я тут же взорвалась: «И поделом! Будешь знать, как, умирая, затевать игры с живыми. Честное слово, ты начала им верить!» Чтобы отвлечься, я погрузилась в шахматную задачу: «Ферзь начинает и дает мат в пять ходов».

18

В первый вторник февраля Ренего усадил меня в свою машину и повез к себе домой для просвечивания. Послушать его — так все оказалось в порядке.

— Я ровно ничего не вижу. Старый шрам ведет себя нормально. Ни деформации, ни сдавливания.

Тем не менее, хотя мое плечо было вправлено, опухоль не опадала. День от дня мои руки становились все более непослушными. Чтобы определить температуру какого-либо предмета, я была вынуждена касаться его щекой, даже языком. Уже собираясь отвезти меня домой, Ренего заметил, что один ноготь на моей правой руке, на среднем пальце, заболел своего рода белой болезнью — стал бесцветным. Доктор казался озабоченным, а я подтрунивала над ним. Козел стал паникером хуже Матильды и терял голову из-за пустяковых бобо!

Неделю спустя он заявил, что меня надо показать консультанту. Сначала я противилась, но он и Матильда так меня уговаривали, что в конце концов я уступила их настояниям. Доктор Кралль, с которым Паскаль должен был договориться о лечении Клода, дал согласие заняться также мною, и четырнадцатого февраля, в день святого Валентина, вся хромоногая компания отправилась к нему. Паскаль записал нас на прием. Поскольку колымага Ренего вышла из строя. Люк в последнюю минуту спас положение, преодолев свою неприязнь и одолжив машину у Нуйи. Матильда несла ребенка. Козел и мадемуазель Кальен не отходили от меня ни на шаг. Что за мобилизация всех сил! Мне было нелегко выносить такую заботливость. Сколько ни уговаривала я себя, что она делает менее заметной мою заботу о других, я чувствовала себя ужасно неловко, как павлин в вороньих перьях.

Час спустя, осмотренная, ощупанная, проверенная со всех точек зрения, выдав все секреты своих рефлексов, я ждала приговора в обществе мадемуазель Кальен, моей тети и медсестры, которая белым карандашом помечала мои рентгеновские снимки. Врачи ушли совещаться в примыкающую к кабинету комнату, служившую раздевалкой. Их совещание затягивалось и, судя по покашливанию Козла, доносившемуся из-за перегородки, к окончательным результатам не приводило. Лежа в рубашке на диванчике, я с нетерпением ждала конца: Клод остался в приемной с Люком, а я была не слишком уверена в