они пришли вместе со своими детьми.
Говорят даже так: «Заткни свою глотку!» Право, местоимение тут столь же необязательно, как в возгласе «Хоть ты плачь!». Или в сообщении: «К нему вернулась его прежняя твердость духа» – чья же еще?!
Особенно некстати лишние местоимения, союзы, связки в отрывистом взволнованном диалоге.
– …Будешь ли ты добр ко мне?
– Ты будешь добр ко мне? (или: ты не обидишь меня?)
– Да, я буду добр.
– Да. Буду (или: нет, не обижу). А еще естественней просто: – Буду или да (или – нет)
– Я верю тебе. О, я верю.
– Верю тебе. Верю.
Изумленный отец услыхал, что богач просит руки его дочери.
«И что же ты ему на это сказала?» А в подлиннике очень коротко, даже отрывисто: «And you said?» – «Что же ты сказала?» (или даже: Ну, а ты?) И дальше: «
And
you
will
say
…»
– Каков же будет твой ответ?
– Что же ты ответишь?
Почти всегда лучше отсеять вспомогательные глаголы, неизбежные в западных языках. Это тоже – азбука профессии. Вспомогательный глагол с инфинитивом делает фразу тяжелой, громоздкой. Незачем переводить «смог наконец разгадать», «мог отчетливо видеть» – все эти can и could в русском тексте не нужны. (Однако тем же постоянно грешат и не переводчики.)
«Я могла бы быть готовой к завтрашнему дню, если б это было нужно». Истово переданы все чужие глагольные формы, но кто же поверит, будто живая женщина так разговаривает? Скажет она, разумеется, проще: Я буду готова хоть завтра, если надо.
Столь же невозможен, фальшив такой канцелярит и во внутренней речи, в раздумьях. А ведь внутренний монолог, поток сознания так обычен в современной прозе. В западном оригинале местоимения он, она все же остаются, по-русски они не обязательны, и в переводе лучше раздумья и ощущения передавать безлично или от первого лица. Сколько-нибудь чуткий переводчик всегда поймет, где и как это можно и нужно сделать. А нечуткий загубит самую трагическую страницу.
Развязка хорошего романа, развязка бурной судьбы. Человек умирает. Смутно, в полубреду воспринимает он окружающее; обрывки ощущений – мучительная боль, жажда – перемежаются обрывками мыслей, воспоминаний… И вот как это выглядит в переводе:
«Ему больно. Он ранен. Очевидно, он жертва какого-то несчастного случая… Он хочет поднять руку – руки в кандалах… ему хотелось бы попить еще… ему больно. У него болит все… очевидно, о нем позаботились, перевязали его раны. И вдруг одна мысль пронизывает его дремлющий мозг. Ему ампутировали ноги. Какое значение имеет это теперь. Его ноги… Ему хотелось бы знать…»
«Ему больно» и «его ноги» – снова и снова повторяются эти слова на нескольких страницах и вкупе с канцеляризмами начисто разрушают впечатление. А ведь эту смертную муку надо передать по-русски так, чтоб за душу хватало. И правдивей вышло бы, дай переводчик все это изнутри. Хотя бы так:
Больно. Он ранен. Наверно, случилось какое-то несчастье… Поднять бы руку – руки в кандалах… Попить бы еще. Больно. Болит все: рот, ноги, спина… Видно, о нем позаботились, перевязали раны. Внезапная мысль пронизывает дремлющий мозг. Ему отняли ноги! Теперь уже все равно (или – не все ли равно?). Ноги… Надо бы узнать…
Другая книга, совсем иная картина, мысли и чувства в ином ключе: бешеная скачка, погоня, человек едва не погиб. У автора дословно: «Как он потом рассказывал, ему пришло на мысль, что за кустами не может таиться опасность, иначе лошадь почуяла бы и шарахнулась…»
В подлиннике фраза не получается такой тягучей хотя бы потому, что английские слова сами по себе – короткие. А по-русски выходит длинно, вяло, и читатель остается равнодушным.
И правильнее передать эту сценку сиюминутно, в движении, передать мысли и ощущения такими, каковы они сейчас, во время погони: Но нет, там, за кустами, не может таиться опасность.
Между тем нередко пишут так: (это) «…породило в ней еще большую уверенность в своих силах и умении достичь очень многого, стоит ей лишь пожелать». А надо бы примерно: (это) укрепило ее веру в свои силы – да, конечно, она сумеет достичь многого, стоит только пожелать!
Раздумья другого героя:
Естественней было бы:
Он должен немедленно ее увидеть.
Надо сейчас же ее увидеть.
Рассказать бы ей историю этого дома! Но этого он не может сделать.
…Да нельзя!
…Уж так устроен человек: знает, что все это сплошное мошенничество, и все-таки надеется, что ему повезет.
…И знаешь… а все-таки надеешься: вдруг повезет!
Еще попытка изобразить внутренний мир героя. Поверите ли вы, что человек думает и вспоминает так:
(Европа) «…где так много людей голодало и где в то же время некоторые обладали достаточными средствами, чтобы покупать шампанское, икру и женщин в ночных кабаре, где (герой, музыкант) выступал…»
А вернее передать раздумье примерно так:
…там столько людей голодает, зато кое у кого вдоволь денег и на шампанское, и на икру, и на женщин в ночных кабаре, где он выступал…
Это тоже прием: передавая мысль, ощущение, по-русски естественней ввести настоящее время.
Очень важно это умение показать героя изнутри, передать его раздумья и ощущения убедительно, достоверно.
Переводчик-буквалист пишет, к примеру:
Живой человек, разумеется, думает иначе:
…в зале есть и белые, а они-то не являются моими друзьями
…а они – не друзья мне
У меня была мечта, которая теперь уже не может быть осуществлена… Я мечтал, пока не заболел и вынужден был вернуться на родину.
У меня была мечта, теперь уж ей не сбыться… А потом я заболел, и пришлось вернуться…
А вот мысли и настроения неграмотной старой негритянки – матери героя: Его мать считала, что ее сыну оказывают большую честь тем, что пригласили его выступить перед учениками в школе для белых…
