кормой описывает дугу, затем тянется прямо на восток. Глаза островитян все еще упорно вглядываются в даль, но руки уже опущены. Дон подходит к ним и вполголоса говорит:
— Будем откровенны, Уолтер. Лучше не строить иллюзий, чтобы потом не разочаровываться. У вас нет никаких шансов вернуться туда.
— Кто знает? — отвечает Уолтер. — Ведь Тристан не только остров, это еще и мы сами.
Он все думает, этот человек. Выбранный главой общины за свой «дар слова», которым он обычно пользуется так осторожно, Уолтер, прежде чем сказать, должен все крепко обдумать. Слова Уолтера подхватывает Симон.
— В конце концов, — говорит он, — этот отъезд не менее невероятен, чем возвращение. Почему наши отцы, пришедшие отовсюду, остались жить среди бурь? Вам, Дон, это хорошо известно. Они оставались, чтобы избежать других бурь, испытывать которые у нас, так же как у них, нет никакого желания. Разумеется, в этом смысле мы отстали от века. Но скажите, разве, спасшись от вулкана, мы спасемся от всех остальных бед? Давайте говорить начистоту, Дон. В глубине души вы думаете, что наша потеря невелика. С одной стороны, средние века, не так ли? С другой — двадцатый век. Разве можно жалеть о первых, когда вам предлагают второй?
Снова молчанье. А затем Уолтер, вздохнув, заключил:
— Правильно, в этом-то для нас весь вопрос.
ИЗГНАНИЕ
Для этой «наводненной людьми» планеты, где тысячи людей каждый день гибнут от голода в Африке, от несчастных случаев на дорогах в Европе, от фрамбезии, оспы, напалма в Азии, трагедия затерянного в океане острова, менее трехсот жителей которого в конце концов остались целы и невредимы, — сущий пустяк. Телевидения, чтобы в страшных кадрах запечатлеть катастрофу, на месте не было. Мировую прессу будоражили более пронзительные драмы. Прощай, Тристан, и пусть теперь пингвины сами выпутываются из этой переделки!
Для англичан, преследующих свои интересы во всех уголках земли, это, разумеется, дело совсем другое. Правда, Британская империя теряет провинции и даже целые страны в том большом отливе белых «носителей цивилизации», что оставил без работы совершающие океанские рейсы почтовые пароходы. Но остров под британским флагом, продолжающим реять в клубах серного дыма, — о, миф Империи, пробудись! Древняя, разбавленная морской водой, кровь едва успела прилить к сердцам «джентльменов с зонтиком», а Би-би-си и Ай-ти-ви, по крайней мере раз в день, уже оказывают Тристану честь своими программами. Кардифские газеты требуют новостей о священнике Клемпе, валлийце. Ольстерские — тревожатся о семье Айли, выходцах из Белфаста. Эдинбургские дают заголовок «Агония младшего брата». Общество распространения веры осаждают телефонными звонками, письмами, предложениями. Оно мобилизует те «благодеяния», которые вызвало переданное одним репортером из Кейптауна назидательное заявление Агаты Лоунес, старейшины и «знаменосца» тристанцев: «Во всем этом я вижу длань господню. Ему было угодно, чтобы мы покинули остров. Он не оставит нас».
Сообщниками провидения станут женские лиги. Тон высказываний приобретает все большую торжественность: кажется, будто все переживают библейский исход из Египта евреев, идущих в землю обетованную. Тристанцам помогает Красный Крест. В школах пишут сочинения о Тристане. Правительство открывает — какая неожиданная удача! — льготные кредиты. И вот вспыхивает один из тех порывов коллективной благотворительности, которая среди безразличия, проявляемого к миллионам других несчастий, обрушивается на нескольких избранников.
А поток статей и передач не иссякает. Они — спасены. Они — на борту голландского теплохода. Мрачные, но не ропщущие на судьбу, «преисполненные благодарности к матери-родине», они прибыли в Кейптаун, где впервые в жизни увидели автомобили, самолеты, велосипеды, двадцатиэтажные здания, телевизоры, светофоры, неоновые рекламы — целый сказочный, неведомый им мир. Конечно, объясняли газеты, обо всем этом тристанцы слышали: к ним приходили кое-какие иллюстрированные журналы, рассматривая их, они задумывались об этом, но примерно так же, как сами мы, читая научно- фантастические романы, задумываемся о жителях другой планеты. Об этом странном, мифическом мире тристанцы мыслили только с опаской. Иллюстрированные еженедельники — увы! — смаковали все ужасное: грибы ядерных взрывов, мятежи, преступления, авиационные катастрофы, гражданские войны, всевозможные несчастья, и само могущество этого дьявольского мира — могущественного, быть может, именно потому, что дьявольского, — отвращало от него тристанцев. Теперь они все это могут потрогать своими руками; они могут убедиться, что радость, цветы, доброта, смеющиеся девочки, несмотря на все прочее, тоже существуют во Внешних странах. Наверное, это наряду с отдельными привычными для нас учреждениями — таможни, например, или полиции, — не только о назначении, но и о самом существовании которых они даже не подозревали, удивляет их больше всего. Однако самый поразительный возглас вырвался у одного старика тристанца при виде толпы на центральной улице:
«Мы и не знали, что нас так мало!»
Портрет Уолтера, переданный по фототелеграфу, во всех газетах появлялся на первой полосе вместе с фотографией двух щенков, которых пощадили при истреблении собак, истреблении неполном, поскольку многие из них разбежались. Избиением собак (слава богу, что кошек не тронули) вынуждены были заняться, спасая птичник и домашний скот, моряки с «Леопарда», едва они высадились — в пятницу, 13-го, — на опустевшем острове с заданием вырвать у лавы, если возможно, все ценные вещи, в том числе и подарок королевы, фисгармонию, как потребовали ее верные подданные. Вулкан тоже фигурирует в газетах: это чудовище (все-таки не забывайте, что это единственный действующий британский вулкан) было сфотографировано с разных точек одним офицером, который при третьем извержении бесстрашно подошел совсем близко к фиолетовым потокам бегущей лавы. Но главной «звездой» стала крошка Маргарет — последний родившийся на Тристане ребенок, чью фотографию, запечатлевшую ее на руках матери, Сесили Гроуер, на долю которой выпало пробормотать шесть слов надписи: «Теперь я вручаю вам свое будущее», можно было видеть повсюду.
Чаще всего рядом с ней стояло фото Айли, младшего сына Кейт, тоже изображенного на руках умиленной мамы, которая заявляет:
— Подземные толчки очень его забавляли. Он хлопал в ладоши и кричал: «Еще, еще!»
Благословения и похвалы, расточаемые тристанским властям за их хладнокровие, а островитянам — за их мужество, были, разумеется, приправлены критическими замечаниями. Трудно найти какое-либо ответственное лицо, кого можно было бы обвинить в халатности, когда в катастрофе виноват вулкан… Однако сейсмологов честили на все корки. В Гайд-парке некий вольнодумец осмелился даже заявить с высоты садовой скамейки:
— Какая зловещая шутка — собрать уцелевших наутро после прибытия в соборе Кейптауна, чтобы возблагодарить господа за спасение.
Некий репортер, расшаркивающийся перед южноафриканским министром внутренних дел, который не побоялся, предоставляя временные визы тристанцам, нарушить отдельные установки политики апартеида, клеймил многих своих соотечественников-англичан, озабоченно напоминавших, что «эти люди не совсем чистой крови», и сразу же давших тристанцам прозвище «нечистокровных белых». Другие журналисты задавались вопросом, является ли Англия тем идеальным местом, где можно устроить этих свободных детей природы. Почему бы лучше не разместить их на Фолклендских островах? Или на острове Святой Елены, от которого зависели тристанцы?
Во всяком случае, все, что станет подлинной проблемой для «репатриантов», заброшенных из одного века в другой, добрых людей не мучило. В отличие от последних газета «Сазерн пост» — на этот раз Хью заменил сам патрон, который станет лидером этой тристанской кампании, — прекрасно резюмировала общественное мнение. Он сообщал о большой лекции, посвященной Тристану, с показом присланных самолетом отснятых моряками кинокадров, которая должна состояться в ближайшую субботу в геологическом музее Саутхемптона. Напоминал, что большой прием запланирован на 3 ноября, сразу же по прибытии тристанцев, отплывших 20 октября из Кейптауна туристским классом (стоимость одного билета
