Кем все-таки станут они, эти ребята, что поют, словно маленькие англичане? Симон улыбается. Синица, предпочитающая оставаться живой, вспархивает прямо у них из-под носа и усаживается в безопасности на верхушку липы.
Для Хью Фокса преимущество Кэлшота в том, что он близко. Сел в автобус, и порядок; на дорогу в оба конца уходит меньше двух часов. Энтузиазм англичан по отношению к Тристану уже не в моде. Однако с тех пор, как островитяне устроились в графстве, лагерь стал одним из его общественных памятников, предметом постоянного любопытства, неисчерпаемым источником анекдотов и даже (Хью не побоялся написать об этом) «лабораторией, где ставится опыт по трансмутации». Хью каждую неделю заходит в бюро…
— Это снова вы, мистер Фокс!
— Ничего особенного не произошло, кроме двух свадеб.
— И сообщения об экспедиции.
Эти дамы говорили по очереди. У них круглые, луноподобные лица и твердый взгляд, дающий каждому понять, что им нравится, когда дела идут как по маслу. Хью хорошо их знает. Вера Гринвуд — вдова судьи. Дафна Уиндлин, ее помощница, — из семьи пивоваров. Секретарша Кэрол Макмилл, учительница-пенсионерка, тридцать лет преподавала испанский язык в Вульстоне. Все трое с каким-то сладострастием занимаются общественной работой, действенность которой будоражит пригороды, но не предусматривает ни сомнений, ни окольных путей.
— Могу я посмотреть это сообщение? — спросил Хью.
— Вы даже можете его опубликовать, — заметила миссис Гринвуд. — Мисс Макмилл перепечатала его в трех экземплярах. Кэрол, дайте один экземпляр мистеру Фоксу. А второй вывесите на доске объявлений. Все очень возбуждены этим делом. Тоска по родине наших подопечных вполне понятна. Но она не должна отвращать их от единственно разумной цели, которая теперь заключается для них в том, чтобы занять подобающее место среди нас. Не хотите ли капельку портвейна, мистер Фокс?
Хью сунул в карман листок, перепечатанный мисс Макмилл, которая, вооружившись коробкой с кнопками, выскользнула в дверь с его копией. Бутылка портвейна стояла слишком близко к батарее, и он был таким же теплым, как голос миссис Гринвуд, которая тоже имеет свою рабочую тетрадь и перелистывает ее, слюнявя палец. Никаких заметных происшествий, кроме пожара в дымоходе. Никто не умер. Опасный приступ аппендицита у девочки. Роды. Вывих. Несмотря на заболевания бронхов, которые долго не проходят, можно сказать, что здоровье островитян улучшается. Непристроенными остались менее двадцати мужчин. Правда, никто не напал на золотую жилу, но работа все-таки есть работа. Все дети посещают школу. Одна половина ходит в начальную «Джулиан скул»; другая — в среднюю «Хэрдли скул». Особое внимание уделяется молодым парням. Для лучших предусмотрено ускоренное профессиональное обучение. Молодежный клуб обеспечивает им здоровый досуг. Людей постарше обслуживает клуб «Дэрби энд Джоан». Превосходный священник из Фоули расходует средства не считая. Финансовое положение хорошее: невзирая на связанные с переездом и устройством расходы, остается несколько тысяч фунтов, собранных по национальной подписке.
Все записав, Хью благодарит и прощается. В дверях он сталкивается с мисс Макмилл, которая возвращается, зажав в руке коробку с кнопками. Взглянув в сторону доски объявлений, он замечает, что человек двадцать, главным образом женщины, уже столпились вокруг Агаты. Приход Хью, не расслышавшего первые фразы, ничуть ее не смутил. Она медленно читает:
«Отплывшие из Симонстауна на фрегате „Трансвааль“ члены экспедиции, организованной Королевским научным обществом (но частично финансируемой Все— мирным фондом по охране дикой природы, чья доля составляет 2500 фунтов), высадились на Тристане 29 января. На острове они пробудут два месяца, живя в палатках на безопасном расстоянии от деревни».
— Дома уцелели? — спрашивает какая-то старуха.
— Об этом не сказано, — отвечает Агата, продолжая чтение. — «Перед специалистами — вулканологами, геологами, зоологами, ботаниками — стоит задача изучить не только извержение вулкана, его причины, этапы и последствия, но и фауну и флору острова, состояние реликтовых птиц и растений, которым угрожает гибелью биотопический переворот. Поскольку сможет оказаться необходимым определенный контроль, Общество защиты животных от жестокости снабдило ученых аппаратом, предназначенным для уничтожения — наиболее гуманным способом — губителей этих редких видов. Подчеркивается, что чисто научные цели экспедиции не имеют к реколонизации никакого отношения».
Последнюю фразу встретило гробовое молчание. Все избегают смотреть друг другу в глаза. Та же старуха, скорчив гримасу, нарушает тишину:
— Они не хотят этого говорить, но разве они стали бы так тратиться, если бы не держали в голове задней мысли.
— Не путай свою голову с ихними! — вздыхает Агата.
Из отдаленного промышленного квартала Милбрука, где бюро по найму устроило ее официанткой в баре неподалеку от завода «Моргрин метэл индастриз» и двадцатипятиэтажного, похожего на свечу небоскреба — для нее он служил хорошим ориентиром, — Дженни Твен каждый вечер добиралась домой старым, всегда переполненным автобусом, который в начале своего маршрута пересекал рукав Тэст Ривер по Красному мосту — это название казалось ей странным, ведь он был выкрашен в синюю краску. Первые дни она совсем не понимала, для чего были нужны газгольдеры Тоттона. Дженни, выросшую на острове, где росли только карликовые деревья, поражало и то, что буря не ломает тополя на берегу реки. Она ненавидела тряску, давку, тошнотворную вонь бензинного перегара; эта поездка была для нее испытанием куда более тяжелым, чем работа, и Дженни чувствовала, что взгляд ее смягчался лишь при виде группы коттеджей с соломенными — последний крик пригородного снобизма — крышами, навевавшими ей воспоминания об отчем доме. С этого момента дорогу обрамляли низкие, аккуратно подстриженные изгороди из кустарника. Здесь пассажиры начинали выходить, а водитель — оборачиваться. Останавливался автобус и у ресторана «Белая лошадь». Остановка была и в Мюльбьюри, у военно-морского склада. У дома священника, при повороте на Дабден, у переезда Уэст-Оак, если путь был перекрыт. При въезде в Хаит, там, откуда можно видеть, как насыпные площадки наступают на небольшой заливчик, а за ними — возвышающийся на том берегу небоскреб Некли. Остановка также была и на площади, прямо против Хайт-Пир — таким длинным-предлинным молом, что к причалу приходилось ехать служебным микроавтобусом, напоминающим игрушечный трамвайчик. На остановке на площади в Фоули водитель опять оборачивался и смотрел на нее; то же повторялось и у нефтеперегонного завода, чьи резервуары были врыты в поросшие травой насыпи. И наконец, проехав луга, где паслись пегие, в черных и рыжих пятнах коровы, ничем не отличающиеся от отцовских, перед въездом в лагерь он снова оборачивался в ее сторону.
Конечная. Именно здесь все и началось. Между стоячим воротничком и картузом, надетым на огненнорыжие волосы, у водителя, первого рыжего парня в жизни Дженни, ведь на острове рыжих не было совсем, за семь дней словно сменилось семь разных лиц: лицо шофера, который ждет, делает вид, будто оглядывает пассажиров, украдкой ее разглядывает, осмеливается взглянуть ей в глаза, потом улыбнуться — сперва робко, затем фамильярно — и который наконец глупо спрашивает:
— Так вы, значит, с Тристана? И нравится вам здесь?
Короче говоря, через две недели, вместо того чтобы гулять с сыновьями Глэда, а точнее, с Биллом, Дженни в один воскресный день оказалась в рощице вместе с Джоном, который, просунув свою коленку между ее колен, крепко обнимал и целовал ее. У Джона была манера хватать девушку за плечи и, как руль, крутить, целуя то справа, то слева, что очень действовало. И при всем том он был вежлив. Если бы он не был так вежлив, то совсем разомлевшая Дженни, может быть, и уступила ему. На Тристане именно девушка, которой по традиции — более сильной, чем наставления пастора, — предоставляется полная
