Я жил не год, не два, а сотни лет Тюремщик злой всегда молчал угрюмо, Он мне твердил одно лишь слово — «Нет». И я забыл, что в мире дышит свет, И я забыл, что значат звуки смеха, Я ждал чего-то ждал — хоть новых бед. И мне одна была дана утеха: — Крича, будить в тюрьме грохочущее эхо. В уме вставали мысли прежних дней, И гасли вновь, как беглые зарницы, Как проблески блуждающих огней, Как буквы строк сжигаемой страницы И вместо них тянулись вереницы Насмешливых кроваво-смутных снов; Как хищные прожорливые птицы, Как полчища уродливых врагов, Неслись они ко мне на звон моих оков. И все же в этой черной тьме изгнанья Зажегся блеск, зажегся, наконец; Кипучие и жгучие страданья Взлелеяли сверкающий венец, И первый луч смеялся, как гонец Моей весны, душистого рассвета; Со вздохом я приветствовал конец Ночной тоски в пустыне без ответа, И видел взгляд любви, и слышал гул привета. И вот я вновь живу среди людей, Под Солнцем ослепительно-лучистым. И вижу я детей, моих детей, Внимаю в полдень птичкам голосистым, Роптанью трав, струям кристально-чистым. — Но я опять вернулся бы в тюрьму, К уступам скал, безжизненным и мглистым, Когда бы знал, что, выбрав скорбь и тьму, Я с чьей-нибудь души тяжелый грех сниму!
НА МОТИВ ПСАЛМА XVIII-гo
Ночь ночи открывает знанье, Дню ото дня передается речь. Чтоб славу Господа непопранной сберечь, Восславить Господа должны Его созданья. Все от Него — и жизнь, и смерть. У ног Его легли, простерлись бездны, О помыслах Его вещает громко твердь, Во славу дел Его сияет светоч звездный. Выходит Солнце-исполин, Как будто бы жених из брачного чертога, Смеется светлый лик лугов, садов, долин, От края в край небес идет его дорога. Свят, свят Господь, Зиждитель мой! Перед лицом Твоим рассеялась забота. И сладостней, чем мед, и слаще капель сота Единый жизни миг, дарованный Тобой!
В БЕЗДОННОМ КОЛОДЦЕ
Меж стен отсыревших, покрытых грибками, В бездонном колодце, на дне, глубоко, Мы ждем, притаившись, и дышим легко, И звезды в Лазури сияют над нами, —
