В безбрежности

Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
       Как последний вздох души.  

Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
       И горит и не горит.  

Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
       Невозвратное вернуть.

Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
       Никогда не вспыхнет вновь.  

Все, на чем печать непоправимого,
Белый лебедь в этой песне слил,
Точно он у озера родимого
       О прощении молил.  

И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
       И шептались камыши.  

Не живой он пел, а умирающий,
Оттого он пел в предсмертный час,
Что пред смертью, вечной, примиряющей,
       Видел правду в первый раз.

БЕСПРИЮТНОСТЬ СОНЕТ

Меня не манит тихая отрада,
Покой, тепло родного очага,
Не снятся мне цветы родного сада,
Родимые безмолвные луга.

Краса иная сердцу дорога,
Я слышу рев и рокот водопада,
Мне грезятся морские берега,
И гор неумолимая громада.  

Среди других обманчивых утех
Есть у меня заветная утеха:
Забыть, что значит плач, что значит смех, —   

Будить в горах грохочущее эхо.
И в бурю созерцать, под гром и вой,
Величие пустыни мировой.

НАД ПУЧИНОЙ МОРСКОЙ

Фаине***