Закопали могилу глубокую ту, И дубовый, сплотившись, восстал потолок, Рудожелтый песок затянул красоту, Под крестом, на коне, в темной бездне Поток. И лишь было там место веревке одной, Привязали за колокол главный ее. От полудня до полночи в яме ночной Ждал и думал Поток, слушал сердце свое Чтобы страху души ярым воском помочь, Зажигал он свечу, как приблизилась ночь, Собрались к нему гады змеиной толпой, Змей великий пришел, огнедышащий Змей, И палил его, жег, огневой, голубой, И касался ужалами острых огней. Но Поток, не сробев, вынул верный свой меч, Змею, взмахом одним, смог главу он отсечь. И Алену он кровью змеиной омыл, И восстала она в возрожденности сил. За веревку тут дернул всей силой Поток. Голос меди был глух и протяжно-глубок. И Поток закричал. И сбежался народ. Раскопали засыпанных. Жизнь восстает. Выступает Поток из ночной глубины, И сияет краса той крылатой жены. И во тьме побывав, жили долго потом, Эти двое, что так расставались со днем И молва говорит, что, как умер Поток, Закопали Алену красивую с ним. Но в тот день свод Небес был особо высок, И воздушные тучки летели как дым, И с Земли уносясь, в голубых Небесах, Лебединые крылья белели в лучах.
СОЛОВЕЙ БУДИМИРОВИЧ
Высота ли, высота поднебесная, Красота ли, красота бестелесная, Глубина ли, глубина Океан морской, Широко раздолье наше всей Земли людской. Из-за Моря, Моря синею, что плещег без конца, Из того ли глухоморья изумрудного, И от славного от города, от града Леденца, От заморского Царя, в решеньях чудного, Выбегали, выгребали ровно тридцать кораблей, Всех красивей тот, в котором гость богатый Соловей, Будимирович красивый, кем гордится вся земля, Изукрашено судно, и Сокол имя корабля. В нем по яхонту по ценному горит взамен очей, В нем по соболю чернеется взамен густых бровей, Вместо уса было воткнуто два острые ножа, Уши — копья Мурзавецки, встали, ветер сторожа, Вместо гривы две лисицы две бурнастые, А взамен хвоста медведи головастые, Нос, корма его взирает по-туриному, Взведены бока крутые по-звериному. В Киев мчится этот Сокол ночь и день, чрез свет и мрак, В корабле узорном этом есть муравленый чердак, В чердаке была беседа — рыбий зуб с игрой огней, Там, на бархате, в беседе, гость богатый Соловей. Говорил он корабельщикам, искусникам своим: «В город Киев как приедем, чем мы Князя подарим?» Корабельщики сказали: «Славный гость ты Соловей, Золота казна богата, много черных соболей, Сокол их везет по Морю ровно сорок сороков, И лисиц вторые сорок, сколь пушиста тьма хвостов, И камка есть дорогая, из Царь-Града свет-узор, Дорогая то не очень, да узор весьма хитер». Прибежали корабли под тот ли славный Киев град, В Днепр реку метали якорь, сходни стали, все глядят. Вот во светлую во гридню смело входит Соловей, Ласков Князь его встречает со дружиною своей. Князю он дарит с Княгиней соболей, лисиц, камку, Ничего взамен не хочет — место в саде, в уголку. «Дай загон земли», он просит, «чтобы двор построить мне, Там, где вишенье белеет, вишни будут спеть Княжне». Соловью в саду Забавы отмежевана земля, Он зовет людей работных со червлена корабля. «Вы берите-ка топорики булатные скорей, Снарядите двор в саду мне, меж узорчатых ветвей, Где Забава спит и грезит, в час как Ночь в звездах идет, В час как цветом, белым цветом, часто вишенье цветет». С поздня вечера дружина с топорами, ровен звук, Словно дятлы по деревьям, щелк да щелк, и стук да стук. Хорошо идет, к полуночи и двор поспел, гляди, Златоверхие три терема, и сени впереди, Трои сени, все решетчаты, и тонки сени те, В теремах все изукрашено, как в звездной высоте. Небо с Солнцем, терем с солнцем, в небе Месяц, месяц здесь,
