Воспоминания о том путешествии являлись ей в кошмарах. Потом их погрузили на корабль. В Хайфе судно завернули британские солдаты. Людей попытались высадить на берег в другом месте. Ночью на побережье вспыхнул жестокий бой между евреями, старавшимися захватить плацдарм, и препятствовавшими им в этом арабами. В итоге в дело вмешались британцы, прекратившие перестрелку. Корабль отошел от берега. Мириам так никогда и не узнала, что с ним случилось потом, потому что оказалась в числе тех немногих, кто успел выйти на берег до начала боя. Пожилая пара, оставшаяся в ее памяти безымянной, исчезла. Может быть, эти люди погибли на берегу, может, остались на борту.
Девочку подобрала другая еврейская пара. Эти люди объяснили британцам, что она их дочь и что зовут ее Мириам Бернштейн. Она заблудилась и попала на берег случайно. Да, она родилась в Палестине. Девочке показалось, что эти люди не умеют лгать, но британцы не стали задавать лишних вопросов и ушли.
Бернштейны взяли ее с собой в недавно организованный кибуц неподалеку от Тель-Авива. Когда англичане ушли из Палестины, на поселение напали арабы. Ее новые отец и мать защищали свой дом и погибли. Спустя несколько лет Мириам узнала, что ее старший приемный брат Иосиф тоже был усыновленным Бернштейнами беженцем. Это не показалось Мириам странным, потому что по ее представлениям большинство детей в мире – ее мире – вышли из лагерей и разрушенных городов Европы. Иосиф Бернштейн прошел через то, через что прошла и она, и, может быть, видел даже побольше. Как и она, он не знал ни своей национальности, ни своего имени, ни своего возраста. Они стали любовниками, а затем и поженились. Их единственный сын, Элия, погиб во время Войны Судного Дня.
Мириам рано стала проявлять интерес к деятельности тех групп, которые искали мира с арабами на локальном уровне, и пыталась наладить доброжелательные отношения с соседями. Как и почти повсюду, настроения в ее кибуце отличались воинственностью, и Мириам все больше и больше ощущала свою изолированность от знакомых и друзей. Пожалуй, лишь Иосиф понимал ее, но и ему, военному летчику, приходилось порой нелегко, когда товарищи нелестно отзывались по поводу миролюбия его супруги.
После войны 1973 года партия отдала Мириам освободившееся место в кнессете в знак признания ее популярности среди израильских арабов и активной роли в движении женщин за мир.
Там на нее быстро обратила внимание премьер-министр Голда Меир, и вскоре женщины стали близкими подругами. Когда через некоторое время Меир ушла в отставку, все полагали, что именно Мириам Бернштейн станет ее голосом в парламенте. При поддержке Меир Мириам получила пост заместителя министра транспорта, который сохранила за собой, несмотря на ряд правительственных кризисов. Со стороны могло показаться – и она сама верила в это, – что ее устойчивость объясняется хорошей работой на занимаемом посту. Противники объясняли это другой причиной: женской привлекательностью Мириам. Но, конечно, она выбиралась из политических передряг главным образом потому, что в ней был силен инстинкт выживания. Мириам сама не вполне сознавала наличие в себе этой черты, и если бы ей представили перечень ее политических махинаций или список уничтоженных ею политических соперников, то она, пожалуй, удивилась бы.
Когда Мириам вспоминала об оказанной Меир помощи и поддержке, то на память почему-то приходили всякие мелочи. Так, например, однажды, после продолжавшегося всю ночь заседания кабинета, Голда отвезла ее к себе домой и угостила собственноручно приготовленным кофе. Когда кабинет в соответствии с проводимой официальной политикой потребовал, чтобы Мириам приняла еврейское имя, именно госпожа Меир, бывшая Мейерсон, поняла нежелание обрывать единственную ниточку, связывавшую ее с прошлым, и одобрила ее сопротивление переменам.
Кое-кто полагал, что Мириам Бернштейн готовят на место госпожи Меир, но сама Мириам твердо отрицала наличие у себя подобных амбиций. Впрочем, говорили, что и саму Голду в свое время назначили премьером именно потому, что она не хотела занимать это кресло. Израильтяне любили давать власть людям, не желавшим этой власти. Так безопаснее.
Сейчас ей доверили работу еще более ответственную, чем у премьер-министра, – делегата мирной конференции. Еще несколько недель назад этой работы не существовало в природе, но Мириам всегда знала, что когда-нибудь она появится.
Дел в Нью-Йорке обещало быть много, в том числе и одно личное. Со времени исчезновения Иосифа прошло уже три года, и Мириам надеялась узнать что-то о его судьбе у тех арабов, которые прилетят в Америку.
Джабари приметил какую-то активность на улице и инстинктивно сунул руку в карман.
Мириам сделала вид, что ничего не заметила.
– Наш народ избрал правительство, которое готово пойти на серьезные уступки в обмен на твердые гарантии. Мы уже доказали миру, что не поддадимся нажиму. Садат первым из современных арабских лидеров понял это. Приехав в Иерусалим, он последовал примеру тех, кто с незапамятных времен приходил в этот город в поисках мира, но одновременно и сломал тридцатилетнюю традицию противостояния. – Она подалась вперед. – Мы хорошо сражались и завоевали уважение многих народов. Враг больше не стоит у наших ворот. Долгая осада закончилась. Люди хотят договариваться.
Джабари кивнул:
– Надеюсь, что так.
Слушая Мириам, он оглянулся через плечо на собирающуюся на улице толпу и вдруг почувствовал, как ее пальцы коснулись его руки.
– А вы, Абдель? Если будет образовано новое палестинское государство, где будете вы?
Некоторое время Джабари смотрел прямо перед собой.
– Я избранный член кнессета. Не думаю, что меня примут в новой Палестине. – Он поднял изувеченную взрывом руку. – Но все равно я попробую. Кто знает, может, мне еще удастся воссоединиться с семьей.
Мириам Бернштейн уже пожалела, что задала этот вопрос.
– Что ж, нам всем предстоит принимать то или иное решение. Самое главное, что сейчас мы все летим в Нью-Йорк за прочным и долгим миром.
Джабари кивнул:
– Да. И действовать нужно именно сейчас, пока господствует такое настроение. Я до сих пор боюсь, что случится нечто непредвиденное и все вернется к старому. Какой-нибудь инцидент. Непонимание. – Он подался к ней через стол. – Все обстоятельства – социальные, исторические, экономические, военные и политические – складываются сейчас в пользу мира на Святой Земле. Ситуация уникальная, такой не было тысячу лет. К тому же весна. Почему бы нам не договориться, а? – Он поднялся. – Но мне было бы спокойнее, если бы мы находились уже в Нью-Йорке и конференция уже началась. – Он снова посмотрел на улицу. – Кажется, это наши самолеты. Давайте посмотрим.
Посетители кафе торопливо выходили из заведения. С севера к аэропорту Лод приближались два «конкорда». Когда первый начал снижаться, заходя на посадку, люди увидели на его белом хвосте голубую Звезду Давида. В толпе, состоявшей примерно поровну из арабов и евреев, раздались несмелые аплодисменты.
Прикрыв глаза от солнца, Мириам Бернштейн следила за тем, как самолеты развернулись, чтобы подойти к полю с восточной стороны. Дальше, за аэродромом, над равниной высились Самарийские холмы. Только теперь она заметила, что ночью распустились цветы миндаля и все склоны покрыты белыми и розовыми облачками. На скалистых подножиях высыпали нежно-зеленые и ярко-красные анемоны, кремовые люпины и желтые маргаритки. Ежегодное чудо возрождения свершилось, и вместе с полевыми цветами, оживленными хамсином, над Святой Землей забрезжила надежда на долгожданный мир.
Так казалось.
Том Ричардсон и Тедди Ласков вышли из кафе и сели в желтый «корвет» полковника. Как всегда по пятницам, движение в Тель-Авиве было напряженное, и машина едва ползла от светофора к светофору. Когда они в очередной раз остановились на красный свет в квартале от Цитадели, Ласков открыл дверцу:
– Спасибо, Том. Дальше я пройдусь пешком.
Американец посмотрел на него:
– Хорошо. Попытаюсь увидеть тебя до начала кутерьмы.
