Подоспевший на подмогу Крысе Леший окатывает голову Оспы ледяной речной водицей из котелка. Медведь поднимается, нахлобучивая шапку на голову. Сквозь узкие морщинистые прорези в лице глаза его не по-доброму смотрят на север, словно обдумывая, как покончить со всем миром.
В неясном свете зарождающегося ноябрьского утра на мосту через реку тормозит машина с надписью „Хлеб“. Посигналив, водитель спрыгивает на асфальт и подходит к опущенному шлагбауму. Небритая рожа его искажённо отражается в стекле будки, становясь похожей на колючее свиное рыло. Он грохает по шлагбауму монтировкой и орёт матом на будку, выкатывая водянистые глаза. В ответ ему звучит автоматная очередь. Водителя передёргивают попадающие в него пули, и он грузно падает спиной на асфальт, звякая монтировкой. Во мгле возникает кривоногая фигура Лешего, который, придерживая рукой оружие и дымя самокруткой, сперва пробует сапогом лицо водителя, а затем придирчиво осматривает грузовик. Короткий свист означает, что машина в порядке. Явившиеся из-под моста, словно из-под земли, партизаны загружаются в кузов, вышвыривая лотки с вражеским продовольствием прямо в реку. Леший поднимает шлагбаум, переступая через лежащий в будке труп фашистского регулировщика и поднимается в кабину. Пересекая мост, грузовик ревёт, и в рёве его чувствуется нарастающая злость.
Соня просыпается, когда уже совсем светло. Над ней движутся густые дымчатые облака, голубе проруби в которых озарены по краям лучами осеннего солнца. Грохот идущего трактора разрывает тишину засыпающих к зиме полей. Пять птиц неровным клином плывут на мелкой волне ветра к востоку, полагая что там, откуда встаёт солнце, ещё много тепла и света. Лёжа щекой на сильной груди Фёдора, Соня зевает и сонно глядит в тянущиеся мимо поля.
Партизаны нагоняют трактор около полудня, когда дорога пересекает облетевший лес. Грузовик идёт на обгон и, остановившись метрах в пятидесяти впереди по дороге, разворачивается и медленно едет навстречу трактору. Сзади из кузова партизаны спрыгивают в бездорожную грязь и идут пехотным способом за машиной.
— Сдавайся, сволочь! — кричит Леший из покачивающейся на горбах кабины.
— Сдавайся, сволочь! — кричит Оспа и щёлкает автоматом.
Фёдор замедляет ход, не выключая мотор. Соня слезает с его колен, не делая резких движений, чтобы не началась стрельба. Её тело слегка дрожит от страха перед тяжёлыми ударами пуль. Сдаваясь, она поднимает руки вверх.
— Брать живыми, — рявкает Медведь, тяжело разрушая сапогами наполненную водой колею.
Сближение транспортных средств медленно продолжается. Фёдор окостенело глядит на забрызганное грязью лобовое стекло грузовика и на страшное лупоглазое лицо советской машины, оскалившее свою жаберную пасть. Наташа идёт по левую сторону от грузовика, стискивая лакированными ногтями обрез. Тонкая прядь волос падает ей на лицо и она сдувает её сквозь стиснутые губы. На талии у неё повязка, перетягивающая раненый бок. Она смотрит в светлые полупрозрачные глаза Сони, спокойные и неподвижные, как звёзды. Она смотрит на нерасчёсанные волосы Сони и на её поднятые вверх руки, тонкими запястьями вылезающие из рукавов куртки. Она смотрит на раскрытые ладони девочки, показывающие, что у неё нет никакого оружия, и видит сияющий бледным жёлтым светом метровый круг в воздухе над кончиками её пальцев. Как зачарованная смотрит Наташа на ясное солнечное кольцо, чуть размытое полевым ветром, пока оно не срывается со своего места и, беззвучно скользнув в пространстве, со звоном расшибает стекло грузовика и охватывает кабину пламенем.
С диким воем Леший выпрыгивает из кабины на обочину, одёжда на нём горит. Наташа ищет глазами Соню, чтобы пристрелить её из обреза, но Сони больше нет, она видит только бешеное лицо Фёдора, направляющего трактор прямо на неё, чтобы обогнуть слева брошенный водителем грузовик. Наташа бросается в деревья, на ходу стреляя по трактористу, сзади неё Медведь открывает огонь из автомата. Пули разбивают тело Фёдора, вырывая из его одежды кровь вместе с мясом, но твёрдые руки безногого всё больше разгоняют сатанински ревущую машину. Медведь отступает в сторону, продолжая всаживать в Фёдора пулю за пулей, откуда-то с другой стороны дороги, перекрывая рёв мотора, начинает стрекотать пулемёт Крысы. Шины трактора лопаются, он начинает буксовать в грязи. Где-то с другой стороны врезается в дерево грузовик, окончательно разбивая свою горящую кабину. Сквозь трактор проходит огненная волна, пронизывая пламенем стоящего посреди колеи Медведя. От боли командир отряда свирепо ревёт и пятится под прикрытие деревьев. Далеко впереди трактора Наташа замечает бегущую по дороге Соню, утратившую от быстрого движения свою невидимость. Наташа прицеливается в неё, приложив обрез к плечу. Фигурка Сони расплывается в горячем воздухе, идущем от охваченного огнём трактора, где находит себе достойное великого викинга погребение безногий Фёдор, и вдруг просто исчезает в воздухе. Наташа кричит от злобного бешенства и тяжело начинает бежать ей вслед, но дорога впереди совершенно пуста, и она скоро останавливается, бессильно рыдая и, подняв обрез, не целясь стреляет в безжизненный лес.
Чёрная Москва
Он положил на меня десницу Свою
и сказал мне: не бойся;
Я есмь Первый и Последний, и живый;
и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь;
и имею ключи ада и смерти.
Откр. 1.17—1.18
На ходу сорвав с себя куртку и бросив её на дорогу, Соня бежит и бежит от места боя, не замечая, что ни партизан, ни горящих машин сзади уже нет. Она останавливается, только когда из воздуха появляются лёгкие снежинки, липнущие к лицу и холодными капельками остающиеся на коже. Заслонив запястьем глаза, она оглядывается назад и видит только поле под сплошным снежным небом. В поле стоит такая тишина, что слышно, как шуршат друг о друга снежинки. Соня идёт по покрытой белым налётом дороге, оставляя маленькие босые следы, пока впереди не появляется широкая тёмная полоса каменных деревьев.
Каменный лес заполнен кладбищенским снежным покоем. Соня не отражается ни в зеркальной коре чёрных стволов, возносящихся в туманную бездну зимнего неба, ни в перламутрово мерцающем лабиринте антрацитовых ветвей, словно её не существует в реальности. Здесь снег падает непрерывно и медленно, не тревожимый никаким ветром, и никакая птица не прерывает неподвижность деревьев, когда-то охваченных неразрушимой вечностью своего нового материала.
Соня всё глубже уходит в лес, чувствуя на лице обжигающее дыхание царствующего в нём мороза, но снег уже не жалит её босых ступней, а только с нежным хрустом заворачивает их в свои мягкие ладони. Сквозь занавесь падающих снежинок Соня начинает различать среди сугробов замороженные фигуры мёртвых пионеров, поднявших руки для салюта и прямо глядящих синими лицами в вечный покой зимы. Алые галстуки пылают на их шеях, снежинки тают на шёлковой ткани, не в силах погасить космического огня детской памяти. Соня проходит мимо них, вглядываясь в спокойные юные лица с такими же ясными, как у неё, глазами. Она находит среди них Таню, стройно выпрямившуюся у зеркального ствола с поднятой рукой, и новая эта рука, не знающая крысиной крови и ядовитых ночных дождей кажется чище всего тщательно вымытого смертью Таниного тела.
— Ты узнаёшь меня, Таня? — шёпотом спрашивает Соня, останавливаясь напротив Тани. Таня молчит. Её глаза смотрят сквозь Соню в вертикальное течение снега. Обернувшись, Соня видит, что напротив Тани стоит Алексей, и лицо его больше не мрачно, а полно чистого и светлого созерцания времени, которому суждено наступить через множество лет.
— Таня, это я, Соня, — Соня касается пальцами лица девочки. Кожа Тани холодна как речной лёд. Не слыша Сониного голоса, она продолжает смотреть на своего друга Алексея. Ресницы её покрывает иней, а волосы полны нападавших с неба снежинок. Соня кладёт ладони на танины щёки и дышит ей в лицо. Но даже её жаркое дыхание не может растопить вечную мерзлоту заколдованного сна Тани.
Соня идёт по каменному лесу, иногда подходя к инеевому мальчику или инеевой девочке и тщетно
