армии давно научились. Эти потери, а также и недостаточный опыт приводили, в свою очередь, к тому, что она упускала благоприятные возможности и неизбежно должна была вести новые бои, ибо нет ничего труднее, как научиться пользоваться моментом, когда ослабление силы сопротивления противника дает наступающему наилучший шанс на решающий успех. В ходе боев я все время должен был оказывать помощь дивизии, но не мог предотвратить ее сильно возраставших потерь. После десяти дней боев три полка дивизии пришлось свести в два.
Как бы храбро ни сражались дивизии войск СС, каких бы прекрасных успехов они ни достигли, все же не подлежит никакому сомнению, что создание этих особых военных формирований было непростительной ошибкой. Отличное пополнение, которое могло бы в армии занять должности унтер-офицеров, в войсках СС так быстро выбывало из строя, что с этим никак нельзя было мириться. Пролитая ими кровь ни в коей мере не окупалась достигнутыми успехами. Понятно, что нельзя в этом упрекать войска. Вину за эти ненужные потери несут те, кто формировал эти особые соединения из политических соображений вопреки возражениям всех авторитетных инстанций сухопутной армии… Несомненно, большая часть состава войск СС приветствовала бы выход их из подчинения Гиммлера и включение в состав сухопутной армии» (Манштейн. с. 197).
Любые сравнения с советской практикой не в пользу Германии. У нас войска НКВД, у них — войска СС. Тут много общего. Это карательные войска. Их задача: массовое истребление людей, охрана концлагерей, конвоирование пленных, охрана правительства и важнейших объектов государственного управления, охрана тылов действующей армии. А разница состояла в том, что во время войны войска НКВД стояли позади частей Красной Армии, не позволяя отходить без приказа или подбадривая наступающие части пулеметными очередями в затылок. В боях части НКВД практически участия не принимали. Есть несколько исключений, когда фронт Красной Армии был прорван и частям НКВД, которые стояли в тылах, приходилось вынужденно вступать в бой. Однако при первой возможности этих тыловых героев отводили с фронта на выполнение свойственных им задач: на борьбу с врагами внутренними.
А войска СС активно воевали на фронте. Это были самые лучшие войска Германии. Но именно это и создавало проблемы. Вот рядом воюют три немецкие танковые дивизии: одна — из сухопутных войск, другая — из ВВС, а третья — из СС. Три дивизии получают приказы и инструкции не из единого центра, а из трех разных. У нас танковые войска — единый род войск. Сидел в Москве товарищ Федоренко со своими ребятами, изучал опыт боевого применения танковых войск, обобщал его, собирал сведения об их запросах и потребностях, разрабатывал рекомендации и инструкции, совершенствовал структуру и систему боевой подготовки. А в Германии были не единые танковые войска, а три враждебных друг другу танковых племени. И отношения между ними — как между гвардейцами кардинала и мушкетерами короля. Каждое из этих племен изучало только свой опыт, готовило кадры для себя и снабжало себя… И было на войне четыре разные пехоты: пехота сухопутных войск Гитлера, авиаполевая пехота Геринга, пехота СС Гиммлера да еще и пехота из моряков, подчиненная Деницу. И четыре разные артиллерии. И две разные кавалерии. И т.д. и т.п.
Ситуация сложная. Во-первых, вооруженные силы искусственно разделены на три составляющих, что мешает их использованию. Во-вторых, сухопутные войска, в свою очередь, разделены на четыре составляющих. Летописец организационного развития германских вооруженных сил генерал-майор Б. Мюллер-Гиллебранд неоднократно в своем исследовании такое положение вещей характеризует одним словом: распад.
Для управления всем этим создавались и плодились штабы невероятных размеров в огромных количествах. Только два штаба — один под управлением Кейтеля, другой — Гудериана — это 54 тысячи генералов и старших офицеров, не считая охраны и обслуги. Штабы множились и раздувались раковыми опухолями. «Едва только была восстановлена нормальная связь, как на нас обрушился бумажный поток» (Манштейн. с. 206). И чем больше приказов, инструкций и распоряжений писали штабы, тем быстрее распространялась анархия. Помимо штабов, инструкции писали партийные канцелярии, гауляйтеры, министры, уполномоченные и еще многие и многие. Эффект был обратным: «На приказы и директивы из Берлина все чаще и чаще не обращали внимания» (Шпеер. с. 558).
Летом 1944 года Шпеер писал Гитлеру: «Американцы и русские добились таких поразительных результатов именно благодаря предельно упрощенным формам организации своей хозяйственной жизни, в то время как мы сильно отстаем от них из-за чрезмерно сложной системы государственного регулирования экономики. Эта война является одновременно борьбой двух систем. Если мы у себя ввели систему чрезмерной заорганизованности, то наш противник отдал предпочтение искусству импровизации. И если мы не найдем ей замены, то потомству придется только констатировать: мы проиграли войну, ибо наша изжившая себя, скованная традициями и потерявшая гибкость система потерпела полный крах».
Под конец войны даже Геббельс признал превосходство советской системы управления над немецкими пирамидами распоряжений, приказов и инструкций. «Для оккупации Румынии нам потребовалось в свое время 240 тысяч человек, в то время как Советы, как достоверно сообщают, довольствуются четырьмя дивизиями НКВД. Этого вполне достаточно. Мы, немцы, всегда совершаем на оккупированных территориях ошибку, стремясь все делать сами. С одной стороны, мы потратили на это слишком много сил, а с другой — лишь настроили против себя население оккупированных районов» (Последние записи. 15 марта 1945 г.).
ГЛАВА 11
БЕЗУМСТВО ХРАБРЫХ?
Война с Россией — бессмысленная затея, которая, на мой взгляд, не может иметь счастливого конца. Но если, по политическим причинам, война неизбежна, мы должны согласиться, что ее нельзя выиграть в течение одной лишь летней кампании. Вы только посмотрите на эти огромные пространства. Мы не можем разгромить противника и оккупировать всю западную часть России от Балтийского до Черного моря за какие-нибудь несколько месяцев.
Нас всех так учили: танков у Сталина было мало, и они были в своем большинстве легкими, устаревшими, к тому же — изношенными. Нам рисовали общую картину неготовности, а в детали вдаваться не рекомендовали.
А мы вдадимся.
И начнем с самого легкого советского танка. Назывался он Т-37А. Принят на вооружение Красной Армии 11 августа 1933 года.
Весил 3,2 тонны. Экипаж — 2 человека. Бронирование — противопульное. Вооружение — один пулемет ДТ. Мощность двигателя — 40 л.с. Максимальная скорость — 36-40 км/ч на грунте и 6 км/ч на плаву.
За пределами нашего Отечества над этими характеристиками дружно смеются. И у нас — тоже. Не ищите похвал этим танкам в маршальских творениях. И упоминаний об их количестве не ищите. Зачем старье считать? За все годы существования Советского Союза ни одного хорошего слова (которое и кошке приятно) об этих танках сказано не было и количество этих танков не было названо. Полистайте шедевры спасителя Отечества великого военного гения товарища Жукова: в книге посчитаны только Т-34 и KB, все остальные советские танки вынесены в разряд «легких и устаревших» и в статистику не включены.
Веселые ребята, которые писали «мемуары Жукова», использовали избитый пропагандистский ход. У них в одной связке хорошее и плохое: легкие и устаревшие. Этим приемом можно изгадить все, что прикажут.
