— Чтобы помешать мне сверить отпечатки пальцев.
9
Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть;
жаждал, и вы напоили Меня;
был странником, и вы приняли Меня.
— Или, говоря точнее, айсберг оказался на том месте и столкнулся с кораблем для того, чтобы не дать мне сверить свой отпечаток пальца с отпечатком на водительском удостоверении Грэхема. Судно, скорее всего, не затонуло: видимо, не было запланировано.
Маргрета ничего не ответила.
Поэтому я мягко сказал:
— Давай, дорогая, говори что хочешь. Облегчи душу, я не возражаю. Ну, я — псих! Параноик.
— Алек, я этого не говорила. И не думала, и не собираюсь говорить.
— Да, не говорила. Но на сей раз то, что со мной произошло, не может быть объяснено «потерей памяти». Разумеется, если мы с тобой видели одно и то же. Что видела ты?
— Что-то непонятное в небе. И не только видела, но и слышала. Ты сказал мне, что это летательный аппарат.
— Ну-у, я только предполагаю, что он так называется, но ты, если хочешь, можешь называть его хоть э-э-э… драндулетом, мне все едино. Нечто новое и незнакомое. Так каков же этот драндулет? Опиши его.
— Что-то летевшее по небу. Оно прилетело вон оттуда, потом пролетело почти над нами и исчезло вон там. (Она показала, как я считал, в северном направлении.) По форме оно напоминало крест, распятие. Поперечина креста имела выступы, по-моему, их было четыре. Спереди что-то вроде глаз, как у кита, а на заднем конце нечто напоминающее китовый хвост. Кит с крыльями — вот на что это было похоже больше всего, Алек, — кит, летящий по небу.
— Ты подумала, что он живой?
— Хм… не знаю. Нет, не думаю. Впрочем, не знаю, что и думать.
— Я не считаю, что он живой — мне кажется, что это машина. Летательная машина. Лодка с крыльями. Но что бы там ни было, машина или летающий кит, видела ли ты когда-нибудь хоть что-то похожее?
— Алек, эта штука такая странная, что мне даже не верится, будто она существует в действительности.
— Понимаю. Но ты увидела ее первой и указала мне на нее, значит, не я хитростью заставил тебя думать, что ты ее видишь.
— Но ты же никогда бы этого не сделал!
— Нет, не сделал бы. Но я, любимая, все же рад, что ты первой увидела ее. Значит, она реально существует, а не является порождением кошмара, зародившегося в моем горячечном уме. Однако этот аппарат явился не из того мира, к которому ты привыкла. И могу тебя заверить, что он не имеет отношения и к воздушным кораблям, о которых я рассказывал. Этот аппарат не из того мира, где вырос я. Значит, мы находимся в каком-то третьем мире. — Я тяжело вздохнул. — В первый раз, чтобы доказать мне, что я очутился в чужом мире, потребовался лайнер водоизмещением в двадцать тысяч тонн. На сей же раз — зрелища чего-то, что просто не может существовать в моем мире, оказалось достаточно, чтобы я понял — они снова принялись за свое. Они поменяли миры в тот момент, когда заставили меня потерять сознание. Во всяком случае я полагаю, что именно тогда. Мне кажется, это было сделано, чтобы помешать сверить отпечатки пальцев. Паранойя! Навязчивая идея, будто Вселенная вступила в заговор против меня. Только это не галлюцинация. — Я внимательно следил за выражением глаз Маргреты. — Что ты скажешь?
— Алек… А не могло случиться, что нам обоим просто привиделась эта штука? Может, у нас лихорадка? Нам обоим крепко досталось: ты ударился головой, возможно, и меня обо что-то стукнуло, когда корабль налетел на айсберг.
— Маргрета… но и в таком случае нас не могли посетить одни и те же галлюцинации. Если бы ты проснулась и обнаружила, что меня нет, ответ для тебя был бы найден. Но я не исчез — вот он я. Кроме того, тебе все равно потребовалось бы найти объяснение появления айсберга в южных широтах. Нет уж! Паранойя — куда более подходящее объяснение! Причем заговор направлен именно против меня — ты просто имела несчастье случайно вляпаться в эту историю. О чем я очень сожалею. (На самом деле я нисколько не сожалел. Плот посреди океана — не место для одного, а вместе с Маргретой — это почти что рай.)
— И все же я думаю, что нам приснился один и тот же сон… АЛЕК, ОНА СНОВА ПОЯВИЛАСЬ!!! — И Маргрета вытянула руку вперед.
Сначала я ничего не увидел. Но вот она появилась — крохотная точка, постепенно обретающая форму креста, то есть та самая штука, которую я назвал летательной машиной. Я наблюдал, как она растет.
— Маргрета, должно быть, она вернулась. Может быть, она увидела нас? Или, вернее,
— Возможно, ты прав.
Когда машина приблизилась, я заметил, что она должна пролететь не прямо над нами, а правее. Внезапно Маргрета воскликнула:
— Она другая! Не похожа на первую!
— Да, это не летающий кит. Если, конечно, не предположить, что здешние киты имеют на боках широкие красные полосы.
— Это не кит. Я хочу сказать, не живое существо. Ты был прав, Алек, это машина. Дорогой, ты в самом деле думаешь, что внутри ее сидят люди? Одна мысль об этом приводит меня в ужас.
— Полагаю, я бы больше испугался, если бы внутри ее не оказалось никого. (Я припомнил фантастический рассказ, переведенный с немецкого, о мире, населенном одними автоматами, — довольно скверная история.) Но это превосходная новость! Теперь мы оба знаем, что первая машина — не сон и не галлюцинация. Что в свою очередь свидетельствует — мы попали в другой мир. Стало быть, нас обязательно спасут.
Маргрета с сомнением произнесла:
— Не вижу логической связи.
— Потому что ты никак не хочешь согласиться с тем, что я — параноик, и я тебе за это очень благодарен, дорогая. Но моя паранойя — простейшая из гипотез. Если тот шутник, что дергает за веревочки, намеревался бы меня убрать, это было бы проще всего сделать во время столкновения с айсбергом. Или еще раньше — в пылающей яме.
Но видимо, он не желает моей смерти, во всяком случае сейчас. Он играет со мной, как кошка с мышью. Значит, я буду спасен. И ты — тоже, ибо мы вместе. Ты была со мной в тот момент, когда айсберг ударился о судно — тут тебе не повезло. Но ты все еще со мной и, значит, будешь спасена — это уже можно расценивать как везение. И не сопротивляйся, родная. У меня было время привыкнуть к таким превращениям, и я считаю, что все будет в порядке, если внутренне расслабиться. Паранойя — единственный рациональный подход к миру, который плетет против нас интриги.
— Но, Алек, мир не имеет права вести себя так.
— Тут не существует понятия «иметь право», моя любовь. Вся суть философии состоит в том, чтобы принимать Вселенную такой, какая она есть, а не в том, чтобы насильно пытаться подогнать ее к какой-то выдуманной форме. — Тут я завопил: — Ой, не перекатывайся на бок! Неужели ты хочешь превратиться в акулью закуску в тот момент, когда мы убедились, что нас обязательно спасут?
