— Думаешь, ты была бы более аккуратна и решительна, если бы я напичкал тебя предупреждениями о непредсказуемых опасностях? Думаешь, справилась бы лучше? Дорогая моя девочка, ты не сделала ни одной ошибки.
— Черта с два! Дядя Джим встретил мой вагон, а он ведь никак не мог знать время моего прибытия — одно это должно было сразу включить сирену в моей башке. В тот самый момент, когда я увидела его, мне тут же надо было ринуться обратно в туннель и на первой попавшейся капсуле убраться подальше…
— Что чрезвычайно затруднило бы нам встречу с тобой и свело бы на нет все твое поручение так же неминуемо, как в случае, если бы ты просто потеряла свой «багаж». Детка, если бы все шло без сучка и задоринки, Джим обязательно встретил бы тебя по моему приказу — ты недооцениваешь мою сеть разведки, а заодно и ту тщательность, с которой мы прикрывали тебя. Я не послал Джима встречать тебя, потому что сам в это время уносил ноги — фигурально выражаясь, конечно. Был в бегах и, поверь мне, очень торопился. Полагаю, Джим получил каблограмму от нашего человека или от противника, а скорее всего, от обоих.
— Босс, если бы я это знала, я скормила бы Джима его собственным лошадям. Черт! Он ведь мне очень нравился… Когда придет время, я хочу убрать его сама, слышите! Он мой.
— Фрайди, в нашей работе иметь зуб на кого-то — нежелательно. Просто непрофессионально.
— Со мной этого почти не бывает, но дядя Джим — особый случай. Есть, правда, еще один, с кем я тоже хочу разобраться сама, но мы поспорим об этом позже… Скажите, а правда, что дядя Джим был священником?
Босс почти удивился.
— Где ты слышала эту чушь?
— Так… Ходили слухи.
— Ничто человеческое… Глупо верить слухам. Я могу уточнить. Пруфит был уголовником. Я повстречался с ним в тюрьме, где он оказал мне одну услугу. Значительную услугу, и поэтому я дал ему место в нашей организации. Это была моя ошибка. Непростительная ошибка, поскольку уголовник всегда остается уголовником — он просто не может иначе. Но я тогда жаждал верить людям,
Я стала рассказывать ему, как меня схватили:
— Их было пятеро, по-моему. А может, всего четверо.
— Полагаю, шестеро. Как они выглядели?
— Не помню, Босс, мне было не до того. Разве что один из них… Перед тем как убить, я успела окинуть его взглядом: рост — около ста семидесяти пяти, весит килограммов семьдесят пять или семьдесят шесть. Лет тридцати пяти, чисто выбрит, славянские черты лица. Кроме него никого не помню, он просто стоял так неподвижно, почти не шевелясь… Даже когда у него треснула шея.
— Второй, которого ты убила, был блондин или брюнет?
— «Белсен»? Брюнет.
— Нет, тот, что на Ферме… Ну, да ладно. Ты убила двоих и искалечила, как минимум, еще троих, пока они не навалились на тебя всем весом и не прижали к земле. Должен заметить, что твой инструктор знает свое дело. Отступали мы в спешке и не сумели предотвратить этой ловушки для тебя, но… На мой взгляд, ты выиграла сражение. Пусть ты и лежала прикованная к койке без сознания, но в конечном счете именно ты одержала победу. Продолжай.
— Пожалуй, вот и все, Босс. Дальше — групповое изнасилование, потом допрос. Вернее, целых три — простой, под наркотиком и болевой.
— Я очень сожалею об изнасиловании, Фрайди. Ты получишь надбавку и увидишь, что я намного увеличил ее, потому что, насколько я могу судить, обстоятельства были крайне унизительны.
— Да нет, ничего особенного. Меня трудно назвать девственницей, и я могу припомнить несколько светских раутов «по согласию», которые были почти столь же неприятны. Но это за исключением одного. Лица я не видела, но я узнаю его. Он мне нужен, Босс! Он нужен мне так же, как дядя Джим и даже больше, потому что я хочу немножко помучить его, прежде чем он умрет.
— Я могу лишь повторить то, что уже сказал. Личные пристрастия и злоба для нас — это ошибка. Они порой мешают остаться в живых.
— Ради этого парня я готова рискнуть, Босс. Я не собираюсь платить ему изнасилованием за изнасилование — им приказали изнасиловать меня, потому что кто-то руководствовался дурацкой теорией, будто это размягчает жертву перед допросом. Но мужик должен принять ванну, сходить к дантисту и почистить зубы, прежде чем… Кроме того, ему следовало объяснить, что невежливо бить женщину, которую ты только что трахнул. Я не знаю его в лицо, но знаю голос, знаю запах и телосложение и знаю кличку. Булыжник, или Бульник.
— Джереми Булфорд.
— Да? Вы его знаете? Где он?
— Когда-то знал, а недавно видел. Мир праху его.
— Правда? А, черт! Надеюсь, его смерть была нелегкой.
— Нелегкой, Фрайди, я не рассказал тебе сразу всего, что сам знаю…
— Вы никогда этого не делаете.
— …Потому что хотел сначала выслушать тебя. Им удалось захватить Ферму, потому что Джим Пруфит вырубил всю энергию перед самым нападением. Из-за этого те из нас, кто носят личное оружие, остались с ним, а остальные — большинство, — с голыми руками. Я приказал отступить, и мы ретировались, или, если угодно, сбежали через туннель, оборудованный после переустройства Фермы. С горечью и гордостью могу сказать, что трое из наших лучших людей остались с оружием прикрывать наш отход и с честью погибли. Я знаю, что они погибли, потому что сам не закрывал туннель до тех пор, пока не услышал, что в него ворвались нападавшие. Тогда я взорвал его… Потребовалось несколько часов, чтобы собрать достаточно людей и контратаковать, а главное, нам нужно было достать хотя бы один гравилет, чтобы перевезти тебя.
— Откуда вы знали, что я еще жива?
— Оттуда же, откуда я знал, что в туннель ворвались нападавшие — следящая и записывающая аппаратура. Фрайди, все, что делала ты и что делали с тобой, все, что говорила ты и говорили тебе, просматривалось и записывалось. Я не мог просмотреть все лично — был занят подготовкой к контратаке, — но как только нашлось время, отдельные части мне прокрутили. Позволь добавить, что я горжусь тобой… Зная, какие камеры фиксировали те или иные помещения, мы точно знали: где тебя держат, в каком ты положении, сколько их всего в доме, в каких они помещениях и кто из них бодрствует. Когда подоспела команда на гравилете, я полностью контролировал ситуацию в доме. Мы ударили… То есть я хочу сказать, наши люди ударили — я на этих двух костылях не возглавлял атаки, но нажимал на кнопки и махал дирижерской палочкой. Наши люди проникли в дом, четверо забрали тебя — один из них был вооружен лишь кусачками для металла, — и все покинули помещение. Операция заняла три минуты одиннадцать секунд. После этого дом был взорван.
— Босс, ваш любимый дом!
— Когда тонет корабль, некогда думать о гардинах в кают-компании. Мы все равно не смогли бы использовать дом в дальнейшем. А уничтожив его, мы уничтожили разом все секретные записи и все секретные (и лже-секретные) ловушки, которыми могли воспользоваться другие. Что еще важнее, мы одним махом избавились от тех, кто выдал кое-какие из этих секретов. Перед тем как воспользоваться зажигательной смесью, наш отряд выстроился цепью перед зданием, и каждый, кто пытался выскочить, был застрелен на месте… Кстати, именно тогда я и имел удовольствие взглянуть на твоего приятеля, Джереми Булфорда. Его ранили в ногу, когда он пытался выскочить из западного крыла, он дернулся было назад, потом передумал и снова попытался выбежать, но… Было уже поздно, огонь настиг его. Судя по звукам, которые он издавал, могу уверить тебя, что умирал он не легко.
— Ох, Босс… Когда я говорила, что хочу наказать его, прежде чем убью, я вовсе не имела в виду, что сожгу его заживо.
— Не веди он себя, как кобыла, рвущаяся в горящее стойло, то умер бы, как все остальные, — легко и быстро, от лазерного луча. Умер бы мгновенно, потому что пленных мы не брали.
