обиняков он взял быка за рога и принялся излагать суть проблемы:
– Видишь ли уважаемый… э…
– Древ. – Представился оранжевый шар. – Называй меня Древом.
– Хорошо, уважаемый Древ, в тиши непроницаемых для солнечного света глубин своей водной обители я занимаюсь некоторыми научными изысканиями… э… по большей части абстрактного свойства, то есть не имеющих прикладного значения. Например, меня постоянно мучает один деликатный вопрос: «Почему деревьев и людей в этом мире существует превеликое множество, а разумных лягухов всего-то раз-два и обчелся?», если быть точным, весь мой народ представлен в единственном экземпляре…
– Все это легко объяснимо, – прервал собеседника Древ. – Инстинкт продолжения рода – свойство всякого живого организма, если тебе нужно…
– Подожди, Древ, если ты думаешь, что я пришел к тебе просить, чтобы ты помог мне создать парную особь моего вида, ты глубоко ошибаешься. Мои возможности позволяют мне получить миллионы таких как я лягухов путем клонирования или, как вы называете: способом вегетативного размножения. Однако существует фактор, лимитирующий бесконтрольную репродукцию и распространение по всей планете особей моего вида. Дело в том, что я и мне подобные могут обитать только в водоеме, который люди называют Мутным озером и ни в каком другом, А места там хватает всего на одного единственного лягуха. И причина здесь вовсе не в том, что в озере мало места для многих, просто ни я, ни клонированный субъект не сможем жить бок о бок. Интерференционные наложения наших ментальных полей делают такое сосуществование в принципе невозможным. Впрочем, раскрою небольшой секрет. Мы лягухи – такие же смертные, как люди, деревья и остальные живые существа в этом мире, когда наступает пора отправляться на покой, из куска собственной плоти мы выращиваем преемника, передаем ему все накопленные знания и освобождаем место новому хозяину.
– Весьма интересно! – Оранжевый шар, занимавший и без того никак не меньше трети виртуального пространственного объема сознания Феллада, увеличился в диаметре едва ли не на половину, что, по всей видимости, означало степень крайнего удивления. – А мы считали тебя практически бессмертным существом, весьма уникальным в своем роде.
– Извини, уважаемый Древ, за то, что я вынужден развеять твои иллюзии по поводу моего бессмертия, но факт остается фактом – мы лягухи смертны. Однако все это я рассказал тебе вовсе не ради праздной болтовни. После того, как до моего сознания дошла истина, что существование на Земле стабильного сообщества моих соплеменников в принципе невозможно, я задался следующим вопросом: «Откуда вообще мог появиться такой биологический феномен – а точнее нонсенс – как я?». Согласись, одна единственная особь не способна пройти бесконечно длинный путь эволюционного процесса. Если бы причиной появления моего вида являлась эволюция, таких как я было бы на планете величайшее множество, вполне возможно, что лягухи а не люди стали бы доминирующей формой разумной жизни. Прошу прощения, глубокоуважаемый Древ, я имел в виду разумной жизни животного происхождения.
– Ничего, я ничуть не обиделся на тебя, – ответил Древ. – Тем более, у нас есть довольно веские основания, что именно люди в этом мире стали первыми носителями разума. Мало того, появление всех прочих разумных существ обусловлено факторами, связанными с непонятной для нас деятельностью их далеких предков.
– В своих исследованиях, дорогой коллега, я пришел к точно таким же выводам. – Голубой шар, оставаясь в прежнем объеме, значительно увеличил интенсивность своего свечения, что, по всей видимости, означало крайнюю степень душевного волнения разумного земноводного. – Разработанный мною метод темпоральной трансгрессии позволил мне заглянуть в далекое прошлое. Результаты потрясающие, но очень многое мне непонятно. Если с твоей стороны, Древ, не будет возражений, я мог бы продемонстрировать нечто весьма интересное.
– Будь любезен, уважаемый коллега.
После произнесенной Древом фразы пространственный объем, в котором находились два светящихся шара, начал постепенно таять перед внутренним взором юноши, а сам он ощутил себя в мягком кресле колесного транспортного средства, мчащегося с бешеной скоростью по асфальтовому шоссе. Сознание Феллада будто разделилось на две половинки. Одна его часть удивленно и непонимающе взирала на все происходящее вокруг, для другой не было тайной значение загадочных терминов: «колесо», «асфальт», «автомобиль», «шоссе», «спидометр» и «сто двадцать километров в час». Особенно развеселило первую половинку сознания юноши забавное слово «баранка». Кроме того, он понимал, что в данный момент его разум заключен в человеческое тело мужского пола тридцати пяти лет от роду и что имя этого человека Андрей Смирнов. Противоестественное ощущение раздвоения личности приводило к тому, что, с одной стороны, Феллад знал все об этом человеке, будто прожил в теле Андрея Смирнова все его тридцать пять лет, а с другой – для юноши в этом мире абсолютно все было ново и весьма необычно. Феллад мог бы многое порассказать об этом человеке: о его социальном статусе, многочисленных любовных интрижках, запутанных отношениях с партнерами по бизнесу, и в то же самое время искренне удивляться своему знанию и недоумевать по поводу жизни, которую тот вел. Все-таки справедливым будет отметить, так жило подавляющее большинство разумных обитателей этого загадочного мира и не находило в этом ничего странного.
«Как же болит башка, – подумал Андрей, резко притормаживая, чтобы не въехать в широкую корму следующего впереди БМВ. – Нужно все-таки было объехать столицу по кольцевой. Черт меня дернул вырулить на Вернадского – того и гляди, движение остановится, тогда пиши, пропало – переговоры с субподрядчиками придется откладывать на завтра. Угораздило меня перебрать на вчерашнем банкете. Ох уж мне эти абхазы со своими кавказскими замашками – попробуй, выйди из-за стола не нализавшись как следует».
Оно бы все ничего, если бы сегодня ему не нужно было везти своих в аэропорт Домодедово – приспичило Ленке на малую родину в Анапу рвануть – детишек показать бабушке с дедушкой, на теплом песочке поваляться, в море поплавать, а ему теперь отдувайся по тридцатиградусной московской жаре. Хотя не все так плохо – лучше жена к своей мамочке, чем теща в гости к зятю. К тому же, впереди целый месяц холостяцкой жизни и прожить его следует так, чтобы потом не было обидно за бесцельно потерянные мгновения долгожданной свободы. Если бы еще кондиционер час назад не вышел из строя, можно было бы вполне плюнуть на головную боль и предаться смакованию будущих встреч с развратными, ну очень развратными дамами и приятными собутыльниками. Придется немного отложить эти радостные встречи, поскольку после работы нужно не забыть заехать в мастерскую, пусть Николай Афанасьевич посмотрит, что там с этим проклятым климат контролем. Андрей ласково провел рукой по бархатистой коже пассажирского кресла своего новенького престижного и весьма не дешевого Вольво.
Самые худшие предчувствия Андрея оправдались на все сто. Немного не доезжая до станции метро Юго-Западная, движущаяся к центру Москвы бесконечная вереница автомобилей остановилась как вкопанная. Проклиная все на свете последними словами, одуревшие от жары, ядовитых выхлопов и полной безысходности водители с тоской смотрели на длиннющий ряд плотно прижатых друг к другу автомобилей. Именно полная безысходность, когда ты оказываешься в пробке, угнетает больше всего. Осознание того, что в данный момент от тебя ничего не зависит, что твое драгоценное время находится целиком и полностью в руках какого-нибудь сержанта гаишника и от умения того разгрести кучи железа на колесах, скопившиеся на этом злосчастном перекрестке. А тот как назло вовсе не торопится разгребать эту кучу – изображает бурную деятельность, при этом совершенно не скрывает от народа будто нарисованную на усатой физиономии издевательскую ухмылочку, мол, посидите, помучайтесь, а я в отместку за свои пять с половиной тыщ в месяц хоть немного покуражусь над этими богатеями.
Полтора часа терпеливого ожидания и беспрерывных забегов на микроскопические дистанции, свели все далеко идущие планы Андрея на нет. Он так и просидел все это время, судорожно сжимая баранку и стараясь удержать впереди плетущуюся тачку на расстоянии спичечного коробка, чтобы, упаси Господи, какой шустрый супостат не вклинился между автомобилями и не отсрочил долгожданную свободу на пару мгновений. Наконец ценой гибели энного количества нервных клеток головного мозга, изрядно подскочившего артериального давления и увеличения концентрации сахара в крови ему все-таки удалось заполучить вожделенную свободу.
