Чинстрэп чуть не слетел со стула, но удержался, сумел как-то медленно положить ложку на блюдце и, нащупывая пол под ногами, поднялся. Нетвердыми шагами он подошел к хлипким перилам и с осторожностью оперся на них, глядя вниз.
— Самоубийство?! Но это отвратительно! Отвратительно!
— Вы совершенно правы, сэр, — деревянным голосом согласилась она.
— Кто же?
— Сержант Даггетт, сэр. В душевой. Очень неопрятно, сэр. Порезал себя бритвой до самых ребер.
— Ах ты, Господи! Вот тебе и на! — немощно забормотал полковник, а сестра Лэнгтри безжалостно продолжала:
— Хотите сначала взглянуть, сэр, или мне сразу вызвать полицию? — она требовала от него немедленных решений, а он был совершенно не в состоянии их принимать.
Полковник промокнул лоб носовым платком, лицо побледнело до такой степени, что его обычно красный нос неожиданно стал казаться густо-малиновым. Пальцы свело в судороге, выдавая его состояние, и ему пришлось сунуть руку в карман и отступить в глубь веранды.
— Полагаю, что мне следует взглянуть самому, — сказал он, а затем брюзгливо добавил: — И где только, черт побери, моя шляпа?
Они двинулись по дорожке в сторону отделения «Икс», и поначалу все было нормально, но потом сестра Лэнгтри ускорила темп, и полковник сбился с дыхания и запыхтел.
— У вас… есть… какая-нибудь… идея, почему? — спрашивал Чинстрэп, задыхаясь и пробуя сбавить скорость, но тогда она начинала обгонять его, совершенно не обращая внимания на его одышку.
— Да, сэр, я действительно знаю, что произошло. Дело в том, что ночью я застала сержанта Даггетта в душевой, где он пытался приставать к сержанту Уилсону. Предполагаю, что в последующие часы сержанта Даггетта охватило нечто вроде приступа раскаяния или угрызений совести, и он решился покончить с жизнью именно в том месте, где совершил нападение, то есть в душевой. В его намерениях явно присутствовал сексуальный мотив — половые органы жестоко изрезаны.
И как это она может нестись с такой скоростью и одновременно болтать без всяких усилий?
— Продли, Господи Боже, дни мои! Сестра Лэнгтри, неужели, черт возьми, вы не можете притормозить? не выдержал наконец Чинстрэп. И тут до него дошел смысл ее слов о половых органах, и тогда смятение и страх начали обволакивать его, как медуза.
— Ох, Боже ты мой! — снова принялся бормотать он. — Да что же это такое? Вот тебе раз!
Полковник только один раз заглянул в душевую, которую недрогнувшей рукой открыла для него сестра Лэнгтри, и тут же выскочил обратно, схватившись за горло, но изо всех сил стараясь держаться — перед этой женщиной он не ослабеет, пусть перед ним лягут хоть все мертвецы на свете. Некоторое время ему пришлось глубоко подышать и, чтобы замаскировать свое состояние, он принялся расхаживать взад и вперед, с самодовольным видом заложив руки за спину и придав своему лицу вид настолько значительный и задумчивый, насколько позволяло ему горло. Наконец он несколько раз хмыкнул и остановился перед сестрой Лэнгтри, которая с невозмутимым видом ждала его дальнейших распоряжений, наблюдая за ним с явной насмешкой. Вот проклятая баба!
— Уже кто-нибудь знает об этом? — спросил он, вытаскивая из кармана платок и вытирая лицо, которое постепенно обретало свой обычный оттенок.
— О самоубийстве? Думаю, нет, — вежливо ответила она умеренно холодным тоном. — Но, к сожалению, его попытки приставать к сержанту Уилсону имели место в присутствии капитана Паркинсона и сержанта Мэйнарда, а также меня лично, сэр.
Он прищелкнул языком.
— Крайне прискорбное обстоятельство! В каков же время происходили эти события?
— Приблизительно в полвторого ночи, сэр.
Он бросил на нее взгляд, в котором явственно читались подозрительность и раздражение.
— И что же, скажите мне ради Бога, вы все там делали, болтаясь около душевой в такой час? И как вы позволили, чтобы это произошло, сестра? Вы могли бы прислать на ночь хотя бы санитарку, если уж не дежурную сестру.
Сестра Лэнгтри безо всякого выражения смотрела на него.
— Если вы имеете в виду нападение на сержанта Уилсона, сэр, то у меня не было никаких оснований предполагать у сержанта Даггетта подобные намерения. А если вы говорите о самоубийстве, то я не замечала абсолютно ничего, что указывало бы на его намерения в отношении самого себя.
— Так вы не сомневаетесь, что это самоубийство, сестра?
— Нисколько. Он держал бритву в руке в момент нанесения ран. Разве вы сами не видели? Если вы возьмете бритву так, чтобы нанести глубокую рану, а не скрести по коже, вы убедитесь, что здесь та же хватка, только в данном случае применена большая сила.
Полковник Чинстрэп возмутился ее предположению, что состояние его пищевода не позволило ему остаться около трупа достаточно долго и разглядеть все тщательно, как, очевидно, это сделала она, поэтому он сменил тактику.
— Я спрашиваю, почему вы не оставили кого-нибудь в отделении на ночь, сестра? И почему вы не доложили мне о нападении сержанта Даггетта на сержанта Уилсона немедленно?
Глаза ее широко раскрылись в простодушном изумлении.
— Сэр! В два часа ночи?! Но я в самом деле полагала, что вы вряд ли поблагодарите меня, если я подняла бы вас в такое время из-за ситуации, которую никак нельзя назвать критической в медицинском отношении. Мы вовремя вмешались, так что сержанту Уилсону не был причинен физический ущерб, а сержанта Даггетта я оставила в здравом уме, и он прекрасно владел собой. Капитан Паркинсон и сержант Мэйнард согласились последить за сержантом Даггеттом, однако, учитывая, что сержант Уилсон был переведен из отделения, я не видела никакой необходимости изолировать сержанта Даггетта и помещать его под арест или под охрану, а также звать на помощь дополнительный персонал. На самом деле, сэр, — спокойно закончила она, — я надеялась, что удастся обойтись своими силами и не привлекать ваше внимание к этому случаю. Мне подумалось после разговора с сержантом Даггеттом и сержантом Уилсоном, когда оба они более или менее пришли в себя после инцидента, что мы разберемся сами, не поднимая шума. И к тому моменту, как я покинула отделение, у меня были все основания проявить оптимизм, сэр.
Он сразу же уцепился за новую информацию.
— Вы говорите, что перевели сержанта Уилсона из отделения. Что вы хотите этим сказать?
— Сержант Уилсон находился в сильном эмоциональном шоке, сэр, и, учитывая сложившиеся обстоятельства, я подумала, что будет разумно поместить его в корпусе для медсестер, вместо того чтобы оставлять его в палате под носом у сержанта Даггетта.
— Таким образом, сержант Уилсон был с вами всю ночь.
Она бесстрашно смотрела ему прямо в глаза.
— Да, сэр. Всю ночь.
— Всю? Вы в этом уверены?
— Да, сэр. Собственно говоря, он и сейчас там. Я не хотела, чтобы он возвращался в отделение, прежде чем я поговорю с сержантом Даггеттом.
— И вы сами были на месте всю ночь, сестра?
В глубине ее сознания зашевелился страх. Полковника вовсе не занимало, какими непристойными вещами могли заниматься Майкл и она, он, вероятно, вообще не считал ее способной на распутство. Он размышлял сейчас о вещах весьма отличных от любви — он размышлял о возможности убийства.
— Я ни на минуту не оставляла сержанта Уилсона, вплоть до того момента, как полчаса назад я вышла на дежурство, а сержанта Даггетта обнаружила несколько минут спустя. Он мертв уже несколько часов, — заявила сестра Лэнгтри тоном, не терпящим возражений.
— Я вижу, — сказал полковник Чинстрэп, поджав губы. — Хорошенькое безобразие, не так ли?
— Не могу согласиться с вами, сэр. Оно вовсе не хорошенькое.
Словно надоедливый пес, он опять вернулся к прежней теме.
— И вы совершенно уверены, что сержант Даггетт не делал и не говорил ничего такого, что могло бы
