Вполне вероятно, что он долетел до Луны за один день, а может, и за один час, ведь, к примеру, свет преодолевает этот путь меньше чем за две секунды. Да, но как же быть с Землей в последней фазе? А, ерунда! Наверняка в книжке, там, где говорится о превращениях Земли на лунном небосклоне, все наврано! Откуда ученым знать, как выглядит Земля с Луны, если они там отродясь не бывали?!
«Тогда, может, срок уплаты еще и не прошел!» — утешал себя пан Броучек. Но утешение было слабым.
Ведь он скитается по Луне, откуда, может, вовеки не вернется на Землю, и если бы жильцы узнали о нынешнем местопребывании своего хозяина, то показали бы ему нос, охальники!
Ах, Земля, Земля! Пан Броучек вновь засмотрелся на ее полукружие, и ему показалось, что он различает контуры Европы. Глубоко растроганный, искал он место, где лежит Чехия, где находится Прага. «Ах, золотая Прага, драгоценная Чехия, дорогой шар земной! Только теперь я понимаю, что мы ежедневно должны благодарить за него господа бога. Пусть не все на нем в идеальном порядке, человек там как-никак среди своих, среди порядочных людей, а не среди полоумных, тощих, будто жерди, ломак, у которых на уме одно искусство. Да и чехи они какие-то липовые. Что это за чехи?! Прошло целых полдня, а пивом и не пахнет! Да и образованность, которой они без конца похваляются, тоже не ахти какая. Это видно уже по тому, что все друг другу «тыкают», как простолюдины. Я тоже хотел было начать «тыкать» Лазурному, раз он так со мной, но у хорошо воспитанного человека язык не поворачивается разговаривать так грубо. Ах, Земля, золотая моя Земля! Будь моя воля, на коленях приполз бы к тебе! Если, даст бог, попаду когда- нибудь в Прагу, буду тише воды, ниже травы, стану примерным домовладельцем, плату за квартиру не повышу ни портному, ни сапожнику, да, пожалуй, и этого… нет, о нем лучше не вспоминать! Буду сносить все безропотно. Словом не обмолвлюсь ни о магистрате, ни о налоговом ведомстве, буду поддерживать все мероприятия властей, и даже — Хвалить нашу политику! Ах, господи, только помоги мне вернуться на нашу прекрасную, единственную, дорогую Землю!» Броучек не совладал со своими чувствами и громко расплакался.
Селенит обернулся к нему со словами:
— Умоляю тебя, землянин, не надрывай мне сердце слезами! Ты же знаешь, что наперсника своей скорби я оставил на карниз! Если чувство твое к Эфирии столь сильно, то знай — я готов пожертвовать своей безграничной любовью и вырвать из кровоточащего сердца ее небесный образ!
— Отвяжитесь вы от меня со своей Эфирией! — проворчал наш герой. Слава богу, что мы убрались оттуда подобру-поздорову.
Поэт, видимо не расслышав его слов, продолжал:
— Откроюсь тебе чистосердечно: я благодарен судьбе за сей жестокий удар. Счастливая и безмятежная любовь не благоприятствует художественному творчеству. За те пятнадцать лет, что я томлюсь своей спокойной любовью, мною написано немало превосходных стихов, но лишь теперь моя поэзия достигнет подлинных глубин и высот, когда кровь моего истерзанного сердца брызнет опаляющими рубинами душераздирающих плачей.
При этих словах пан Броучек взглянул на часы, — не приспело ли время обедать? Но обнаружил, что часы стоят, чему, впрочем, после такой встряски удивляться не приходилось.
Поэтому он обратился к селениту: — А не полдень ли уже, пан Лазурный? Мои часы стоят.
— О, до полудня далеко! — ответил селенит. — Ведь еще только утро. Видимо, тебя сбивает с толку земное время. Наши лунные сутки длятся целый земной месяц, наш час продолжительнее вашего земного дня, а наша минута составляет примерно половину вашего часа.
«Ах да, я совсем забыл, что тут и время какое-то ненормальное!» подумал Броучек, а вслух произнес!
— Значит, здесь мало проку в моих часах,
— Разумеется. Они показывают лишь бесконечно малые отрезки времени. К тому же у нас есть общественные часы, которые видны с доброй половины Луны — поистине идеальные куранты, они висят прямо на куполе неба и обладают тем неоценимым достоинством, что их не нужно ни заводить, ни чинить, и идут они всегда с неизменной точностью.
— Часы на небе?
— Да, вон они! Ваша Земля — это наши часы. Ее круглый лик, ее затмение, первая и последняя фазы указывают нам на то, что наступили полночь, полдень, вечер, утро, и по тому, как постепенно округляется и тает земной диск, мы можем приблизительно определять и неторопливое теченве нашего лунного времени. Впрочем, небесный циферблат показывает и минуты. Нам вредетавияется, что он прочно укреплен в одной точке небосвода и неизменно остается на своем мeсте. Поскольку, однако, в течение суток, то есть за неполный наш час, Земля делает один оборот вокруг своей оси, пeред нашими взорами за это время неспешно сменяют друг друга все части земной поверхности. Например, в определенные моменты мы видим на диске Земли светлые очертания Европы, Азии и Африки в окружении темных морей. Потом эти контуры постепенно исчезают, и вместо них начинают вырисовываться другие, пока наконец за двенадцать часов вашего времени континенты Старого Света не скроются совсем, на смену им выступает Америка с многочисленными островами Тихого океана. Это изменение черт земного лика заменяет нам минутную, а по земной шкале — часовую стрелку и по точности может сравниться разве что с вашими земными хронометрами.
— Но позвольте, что это за часы, на которых видна половина, а то и четверть циферблата?! И как вы устраиваетесь в пору новоземия, а?
— В самом деле, я запамятовал об этом изъяне наших небесных часов. В пору «новоземия» минутная стрелка нам изменяет. Но в первой и последней фазе, хотя виден лишь серп или полукруг, наше зоркое и изощренное око в состоянии даже на таком клочке проследить чередование различных земных рельефов.
Тут-то пана Броучека и пронзила мысль, от которой у него волосы встали дыбом. Он прервал селенита вопросом: — Слушайте, надеюсь, вы обедаете не только в свой лунный полдень? Надеюсь, не ограничиваетесь трехкратным питанием в течение вашего дня продолжительностью в четыре недели?
— Слова «обедать» и «питание» в лунном языке отсутствуют, — ответил Лазурный. — Но, учитывая твой земной материализм, я заключаю, что вопрос твой касается процедуры, именуемой у нас «ренессансом» и «возбодрением» тела.
— Как бы оно ни называлось, главное, что вам это известно.
— Этот акт мы действительно совершаем главным образом в полдень, объявил селенит, — и, с гораздо большей. воздержанностью, утром и под вечер.
— О, горе мне! Горе! — в отчаянии простонал пан Броучек. — Только этого не хватало! Выходит, пообедать мне удастся лишь через неделю, а следующего обеда изволь ждать еще целый месяц! Черт бы побрал этот лунный рацион!
И в припадке ярости пан домовладелец со всего размаху швырнул на простиравшуюся внизу лунную равнину часы, которые все это время держал в руке, и те, должно быть, разбились вдребезги.
Дав выход своему гневу, пан Броучек несколько поостыл. Ему стало жаль прекрасных часов, хотя он и буркнул: — Черт с ними, на кой они мне здесь нужны!
VIII
Новые надежды в пане Броучеке пробудил большой город, фантастические башни которого засверкали на горизонте. «Уж в городе-то наверняка будут рестораны, — размышлял он, — где посетителям подают горячие завтраки до самого полудня».
«Да, но за деньги!..» — спохватился пан Броучек и полез в карман за бумажником. Он не брал с собой по вечерам в трактир больших денег, вследствие чего сумма, оставшаяся в его бумажнике после
