I
Была ясная летняя ночь. Величественный колосс собора св. Вита купал в серебристом сиянии свои стройные колонны и ажурные башенки, свои легкие, украшенные каменным кружевом арки; от каменных лиан и дерев на освещенные уступы падали фантастические тени, которые делали собор похожим на сказочный храм духов, сотканный из волшебных бликов и таинственного полумрака.
Объятый священным покоем, среди мертвенных кварталов дремал этот каменный гимн прошлому; лишь из двух окон старинного дома на тесной улочке, тянущейся позади собора вдоль Оленьего рва, еще сочился поздний свет, да время от времени тишину нарушали случайные звуки.
Вот скрипнула дверь, ведущая на улицу, и явственно донеслось: — Ну, будьте здоровы, пан Вюрфель!
— Доброй ночи, пан домовладелец! Соблаговолите навестить нас опять, да поскорее! — ответил другой голос.
На улицу неверным шагом вышел мужчина, его таинственная фигура, закутанная… Нет, хватит! Вижу, что с поэтического, не лишенного романтической окраски слога я невольно сбиваюсь на трезвую прозу, и потому скажу просто: это пан Броучек покинул известный градчанский трактирчик «Викарка» и не торопясь пустился в путь к своему дому, находившемуся за Влтавой в Старом Городе. Возвращался он позднее обычного, но это его нисколько не тревожило, ведь дома, за тюлевыми занавесками, пана Броучека ожидала всего лишь «сиротливая подушка», которую наш закоренелый холостяк, вопреки поэту, отнюдь не «орошал горючими слезами».
Хотя нан Матей Броучек и является домовладельцем, однако он вовсе не походит на тех чванливых, ограниченных пузанов, какими живущие впроголодь писатели из низкой зависти огульно изображают домовладельцев. Он обладает врожденной смекалкой, а в промежутках между взиманием квартирной платы избытком времени, которое использует для того, чтобы расширить свои познания в различных областях. Делает он это, разумеется, бессистемно, по-дилетантски и разбрасывается, идя на поводу случайных побуждений или минутной прихоти. Вследствие этого в его книжном шкафу собралось весьма разношерстное общество: брошюра об уходе за канарейками соседствовала с таинствами вольных каменщиков, египетский сонник — со справочником по новейшим типам канализации, руководство для домашнего изготовления ликеров — с экспериментальной психологией Гины, пояснения к налоговому закону — с историей испанской инквизиции и т. д. Столь же пестрая смесь знаний теснится в его голове. При этом пана Броучека отличает здоровое и довольно радостное мироощущение, которое лишь изредка омрачается тенью пессимизма. В такие минуты Броучек весьма строго, а то и с едким сарказмом судит о текущих событиях, о недостатках в работе муниципалитета, о социальном, устройстве, о новых законах и других общественных делах. Впрочем, а тут его дурное настроение постепенно сменяется более радужным, и тем скорее, чем чаще наполняется высокая, с блестящим оловянным колпачком стеклянная кружка, над котoрой он обычно и произносит свои нравоучительные хирады.
В тот вечер, о котором идет речь, наш герой пришел к пану Вюрфелю в особенно мрачном настроении, причиной которого был одна из его квартиронанимателей, художник по роду занятий подробности инцидента вряд ли интересуют читателя, поэтому задерживаться на них я не буду. Не найдя на сей раз в трактире Вюрфеля подходящей компании, пан Броучек молча, как факир, уселся в углу и извлек из кармана популярную брошюру о Луне, которую, находясь во нового научного увлечения, приобрел по дороге на Градчаны. Он углубился в чтение и — о, чудо! — с каждой новой главой, которую он неизменно заключал возгласом «еще одну, пан Вюрфель!», в его истерзанную душу проливалась из небесных сфер капля бальзама. Когда же наконец брошюра была дочитана, пан Броучек обнаружил, что остался в трактире наедине с хозяином. Заказав еще одну кружку пива, он вступил с паном Вюрфелем в оживленную беседу относительно системы лунных кратеров, выразив под конец твердое убеждение, что на Луне, вопреки ученым-маловерам, обитают живые существа, с чем пан Вюрфель тут же согласился, многозначительно посмотрев при этом на часы.
Пан Броучек начал было подкреплять свою гипотезу аргументами, но хозяин так часто и так демонстративно стал поглядывать на часы; что гость не мог не понять истинного смысла этих выразительных взглядов. Завершив свои рассуждения последним глотком, он вышел в ясно-лунную ночь.
Перед собором св. Вита пан Броучек остановился.
По-видимому, его захватила величественная красота собора, озаренного магическим лунным светом. Броучек клонился то вправо, то влево, словно с разных сторон рассматривая прекрасную отделку монументального сооружения; временами он сильно откидывался назад, точно желая хорошенько разглядеть остроконечные башенки в самом венце каменного великана, а затем низко нагибался вперед, как бы отдавая дань смирения его царственному величию. Внезапно пана Броучека изумило странное явление. Он обнаружил удивительную расплывчатость и подвижность всех очертаний: прямые линии колебались и становились волнообразными, кривые — ломаными, колонны наклонялись друг к другу и снова выпрямлялись, будто тоненькие деревца под порывами ветра; шпиль собора, заметно покачиваясь, принимал участие во всеобщем разброде, который трудно было объяснить чем-нибудь, кроме внезапного землетрясения… Пан Броучек почувствовал, что его тоже начинает качать, и, охваченный страхом, поспешил удалиться.
Вскоре, однако, он успокоился. Очевидно, это было просто галлюцинацией. Не торопясь продолжал он путь мямо костела св. Иржи, мимо мрачных строений, к Старой замковой лестнице, растягивая удовольствие от романтической ночной прогулки за счет частых зигзагов с одной стороны улицы на другую.
Его взор непроизвольно блуждал по звездному небу и наконец остановился на круглой красавице Луне.
Мечтательно и безмятежно взирала она сверху, обратив к пану Броучеку свой нежный серебристый лик о мягкими чертами, едва проступавшими на светящемся диске подобно тисненому узору на просфоре. С тех пор как пан Броучек заделался астрономом-любителем, черты эти приобрели для него совершенно особое значение. Глядя на них, он рисовал в своем воображении гигантские горные цепи, обширные моря, потухшие кратеры, зияющие расселины. Впрочем, вскоре научный интерес вновь уступил место поэтическому воодушевлению, к которому примешивалось чувство легкого страха. Дело в том, что у пана Броучека есть свои странности, к числу коих относилась навязчивая идея, будто он один из тех смертных, кто подвержен таинственным притягательным чарам Луны. Это свое предположение он основывает лишь на том, что несколько раз просыпался не на постели, а подле нее, на полу.
Тем не менеe пан Броучек всегда тщательно закрывает на ночь деревянные ставни, дабы в спальню не проникла ни одна ниточка коварной серебристой пряжи, которая могла бы его, спящего, завлечь под самые фронтоны, где гуляет ветер, и водить по узким карнизам на головокружительной высоте.
Вот и теперь это сумасбродное опасение вызвало у него озноб. Однако пан Броучек тут же вспомнил, что бодрствует, что вполне владеет всеми своими членами и, стало быть, не находится в том беззащитном, каверзном состоянии, в каком легко оказаться жертвой небесной злодейки. Успокоившись,
