паутиной…» И, вздрогнув, вскинулась испуганно:
– Я же не говорила, как меня зовут!
Гадалка показала на карты:
– А разве всегда нужны слова?
– Санни, – произнес парень – так мягко, что у нее что-то дрогнуло в груди. – Красивое имя.
Женщина двинула в его сторону темной изогнутой бровью:
– На тебя тоже карты раскинуть, или сам имя назовешь?
– Я Дайяр, – поспешно представился тот. – А поверил я тебе, потому что кое-что видел… Даже тех, кто запросто меняет свою шкуру.
Санни смотрела на них озадаченно.
– Меняет шкуру? Вы что, встречали оборотней?
– И не раз, – сказал Дайяр.
Гадалка просто кивнула и, не глядя, вновь убрала карту. Санни проводила ее глазами.
– Что ты там все убираешь?
– Лишнее.
– И что у меня оказалось лишним?
Гадалка перевернула карту. Молодые люди рассматривали оскалившегося голубого зверя.
– Пантера?
– Пантера, но из тех, кто меняет шкуру.
– А что эта карта означает?
– Судьбу, которая тебя, по счастью, миновала.
– Встречу с оборотнем?
– БЫТЬ оборотнем, – поправила женщина. Санни поежилась.
– И что, любой, кто вытянет эту карту, становится оборотнем?
Женщина смотрела на нее с нетерпением.
– Как ты не понимаешь? ЛЮБОЙ ее не вытянет. Я убрала карту, потому что она не из твоей судьбы.
– Ты все убираешь и убираешь, – заметил Дайяр, – сколько их должно вообще остаться?
– Столько, сколько останется, – туманно ответила гадалка. Взгляд Санни был прикован к пантере. Она осторожно повернула ее к тусклому свету очага. Казалось, шкура зверя посверкивает голубыми искрами.
– А был кто-нибудь… кому досталась эта карта»
– Я не гадала ей, хотя и встречала когда-то. Видела.
– И что с ней стало» Гадалка усмехнулась.
– Не пойму я что-то, на кого я сейчас карты раскидываю. Хочешь узнать про ее или про свою судьбу»
– Ну-у… раз уж я тебя гадать все равно не просила… Расскажи лучше о ней, – палец девушки постучал по карте. – Кто она» Как стала оборотнем» Что с ней приключилось»
– Ну что ж… впереди целая ночь… А в горле уже пересохло, – с намеком произнесла гадалка. Дайяр молча поднялся и принес пива. Когда он поставил кружку и перед Санни, та возмутилась – шепотом:
– Я пива не просила!
– Тогда что» – с готовностью спросил он. – Есть еще ячменный напиток. И кипяток с медом. Чего ты хочешь»
Санни слегка растерялась. Она давно уже отвыкла от простой заботы о себе…
– Ничего, – буркнула, отворачиваясь. – Ноги-руки есть, сама схожу, если понадобится.
Дайяр пожал плечами и сел.
– Ну так что там про голубую пантеру»
Гадалка неторопливо сделала глоток из своей кружки. Взяла карту, повертела так и сяк, разглядывая, словно видела впервые.
– Давно это было… Но время – как сейчас, – она повела рукой, показывая на спящих вповалку людей, – неспокойное время. И в это-то самое нелегкое время угораздило ее родиться…
Санни недоверчиво хмыкнула:
– Будто мы сами выбираем, когда нам родиться!
– Некоторые говорят, что и сами… Только судьбу вот этой девочки определили боги. Вернее, богини.
Женщина вглядывалась в карту, точно там была написана история, которую она собиралась рассказать. Санни внезапно обнаружила, что глаза у гадалки вовсе не черные, как казалось в полумраке корчмы, – синие, густо-синие. Да и седина в волосах не желтая, не белая и не серая – отливающая голубым. Гадалка разомкнула сухие губы:
– Еще до своего рождения я была обещана Черным богиням…
Еще до своего рождения я была обещана Черным богиням: вторая жена Владетеля Соколиного приюта долго не могла выносить ребенка и в конце концов поклялась отдать родившегося живым в служение древним силам. Но моя мать умерла в родах, а отец осмелился нарушить клятву, оставив меня при себе. Хотя он был одинаково суров и со мной, и со сводной сестрой Бейги, я знала, что он любит меня. Но иногда озадачивал его взгляд – смесь боли и затаенного страха (боги коварны, злопамятны и не терпят, когда их обманывают). Говорят, я как две капли воды походила на мать: те же странные серые, даже с голубизной, волосы, те же темно-синие глаза, те же резкие черты лица.
Если Бейги проводила время в обществе сверстников, наследников благородных Владетелей, то меня очень редко отпускали за пределы наших земель. Целыми днями я рылась в пыльных забытых манускриптах, обследовала огромный замок да носилась с ордой таких же полудиких детей по нашим владениям, осваивая искусство соколиной охоты. Но мне нравилась такая жизнь, где существовал лишь один запрет – приближаться к древнему святилищу богинь на северной границе наших земель. Я не слышала шепота и пересудов за спиной, не замечала, что люди избегают моего взгляда, разговора со мной. Теперь-то я понимаю – они боялись нависшего надо мной проклятья…
Видимо, отец надеялся, что его дочь минует долг клятвы. Но едва мне исполнилось десять лет, случилось то, что должно было случиться. В один из своих первых женских дней я проснулась на лесной поляне вдалеке от замка. Когда, растерянная, мокрая от росы, в одной рубашке, я вернулась домой, где уже поднялся переполох, и объяснила, что не знаю, как очутилась в лесу, то увидела, как помертвело лицо отца, услышала, какая тишина повисла под высокими сводами.
Не объясняя причины, отец приказал на дверях моей спальни укрепить тяжелые засовы, на окнах – крепкие ставни. Все было напрасно – замки, часовые, заговоры. Утро за утром я просыпалась в лесу, не помня, что со мной было. На пятый день, открыв глаза, я увидела рядом отца – на его лице, измученном бессонной ночью и страхом, лежала печать обреченности. В руках его был меч.
– Отец! – воскликнула я, смеясь и радуясь. – Как ты нашел меня?
– Я шел по твоим следам.
Он попытался уклониться от моих объятий, но руки его дрогнули, выронили меч, и он больно прижал меня к себе, хрипло шепча:
– Ты моя дочь… дочь… Я не отдам… никому тебя не отдам…
Трава вокруг была примята, а на ветках кустарника блестели клочки голубоватой шерсти: когда я коснулась их, они растаяли, как клочья тумана в ясное утро.
– Что это?
