мыслями. Но теперь появилась Кора, и думать о себе мне уже не хотелось. Мне хотелось думать о ней. Не «кто она», «откуда она». А просто – о ней.
Занятия окончились, она ушла домой, но продолжала оставаться со мной. Если это любовь, о которой писали в глупых книжонках, то я был влюблен. Единственно – не спешил называть свое новое чувство по имени, по дороге домой просто смакуя ее запах, свет ее глаз, ее мягкий голос. Я не знал о ней ничего, и я знал о ней все.
Мать покормила меня, и я молча направился к себе. Спать, или делать вид. Не помню, какие радужные замки возводились и рушились в моих грезах в ту ночь, но наутро я поднялся с желанием как можно быстрее узнать о Коре побольше.
Сначала я хотел просто подойти к ней, но спохватился, подумав, что разукрашенная после очередной тренировки физиономия крепкого коротко стриженного парня в наше время – не самая верная причина возможной симпатии. Наша связь была едва ощутимой, это в первый миг она показалась ураганом, а теперь я испугался оборвать то единственное, что у меня было. Моя жизнь на глазах обретала смысл, рисковать я не имел права.
Мое обычное место в классе служило мне плацдармом. Из своего угла я наблюдал за ней, запоминая малейшие черточки ее едва сформировавшейся фигуры, рисунок недлинных рыжих локонов, едва касающихся плеч, профиль ее лица, с которого, казалось, мгновение назад слетела улыбка. Скоро я впитал в себя и этот голос – довольно низкий, бархатный, обволакивающий. Хотя говорила она редко.
Первые дни нашего заочного знакомства пролетели мгновением. Девчонки наши Коры сторонились, косо поглядывая и перешептываясь по коридорам. Троглодиты же мужского пола, видно, заметили мои хмурые взгляды и старались рядом с новенькой не показываться. Да она и сама не рвалась ни с кем завязывать знакомства, в перерывах молча глядя на грязные струи дождя, что лил за окном. В классе ее тоже было не видно и не слышно, учителя сперва пытались ее выспрашивать, но потом, натыкаясь на ее сухие ответы, спешили уделить внимание другим оболтусам. Скоро до Коры никому не стало никакого дела, общеобразовательную программу она знала хорошо, но и только. Она словно была где-то далеко. Как я, буквально считанные дни назад.
Меня это ее отчуждение касалось непосредственно – если не считать тот первый долгий взгляд, я словно бы для нее не существовал.
Кора меня не замечала, натыкаясь в дверях. В столовой мы всегда сидели в разных концах, но я и не расстраивался. Ее присутствия, существования, всего того, что я успел впитать из ее образа, мне было достаточно. Я не сделал и шага навстречу. Не показал виду. Ни разу.
Только наблюдал и запоминал. Словно подозревал что-то. Или к чему-то с самого начала готовился.
И чем больше я узнавал, выспрашивая и подслушивая, тем удивительнее мне казалась эта юная девушка, такая хрупкая, но казавшаяся такой недоступной. Родители переехали сюда из центра разраставшегося мегаполиса, оттуда, из поднебесных вершин, где жили совсем другие люди, и зачем понадобилось отдавать Кору в убогую нашу социалку – непонятно. Чем они занимались у нас, никому не было известно, как не было известно, на какую из Корпораций они работают. После того, самого первого раза, они уже не появлялись в социалке, даже не встречая Кору после занятий.
Вообще, даже в те относительно благополучные годы жилые районы были весьма неспокойным местом, и родители старались не отпускать своих детей одних, особенно дочерей. Все жили недалеко, и зайти после работы было несложно. Великовозрастные «дети» этой опекой очень тяготились, тем более что от встречи с уличной бандой никакие родители не защитят. Так что вечерами мои сверстники ходили по району шумными толпами, а некоторые уже и в открытую примыкали к тем самым бандам. Я всегда оставался один, даже возвращаясь домой с тренировки затемно, я больше надеялся, что от настоящей опасности я смогу ускользнуть, а мелочь меня и так знала уже очень хорошо, со многими я был шапочно знаком по социалке, и если надо, был готов проломить череп любому. Тем более было непонятно – почему Кора тоже ходит одна. На способную постоять за себя она не походила.
Спустя неделю я не выдержал испытания молчанием. Провожая Кору взглядом сквозь запотевшие стекла, я с тоской думал о том мгновении, когда ее ниточка вдруг растворится во мраке вслед за ее фигурой. Без нее я уже не мог, сам толком не понимая почему. Сделать первый шаг оказалось просто, я тенью проскользнул сквозь металлоискатели входа и поспешил за Корой. Я знал окрестности лучше нее, так что догнать – пара минут.
Что я делаю, зачем, я не пытался отдать себе отчета. Вопросы появятся потом. А пока я бегу. На ходу доставая из-за пазухи «железку».
Следуя за ней по пятам, обходя ее пешеходными эстакадами и поджидая в быстро густеющей тени многоквартирников, я продолжал чувствовать ту нить, что не могла оборваться – ей не мешали ни толпы вечерних прохожих, ни железобетон стен. Безошибочный маяк указывал мне на нее. Вот она, только протяни руку. Ее дыхание, легкая улыбка, что мелькала на ее лице, даже походка – девчоночья, вприпрыжку, что прорывалась сквозь сдержанный шаг, она будто была у меня перед глазами. Никогда до того я не чувствовал так другого человека, и потому продолжал неотрывно следовать за ней, начиная нервничать, едва упуская ее из виду.
Чувствует ли она мое присутствие, я не задумывался, как не думал тогда, отчего она так свободно, не оглядываясь, пересекает глухие переулки. Я вообще тогда старался меньше думать. Меня преследовало новое, острое до боли чувство.
В тот вечер мне удалось проводить ее, так и оставшись неузнанным, до самого дома. Тяжелая дверь грохнула о магнитные замки, я стоял под начинающимся затхлым дождем, закрыв глаза и провожая ее ввысь. Теперь я знал, где она живет. Свет в окне мигнул и загорелся ровным светом. Так началась моя детская игра в рыцарство.
Я почти забросил тренировки, неделями исчезая и потом опасаясь глядеть в глаза Мартину. Это было неправильно, и молчаливый упрек был заслуженным, но я ничего не мог с собой поделать. Каждый вечер я неотрывной тенью следовал за Корой, до малейших деталей изучив ее маршрут и теперь не нуждаясь даже в моем незримом путеводителе – я успевал обогнать ее на пару кварталов, выслеживая и высматривая подозрительных прохожих, группы подростков уголовного вида, случайно появившихся здесь опасных чужаков из других районов, отмечая закоулки, где не показывались полицейские патрули.
Я играл в ее телохранителя, не по рассказам зная, какие опасности могут поджидать юную девушку в серых джунглях мегаполиса. Я пестовал изо дня в день тоску и сладкую тяжесть под сердцем, а она продолжала меня не замечать.
В социалке мы едва встречались взглядами, я даже не глядел в ее сторону, легкой тени на стене было достаточно, чтобы оставить ее наедине со мной, только со мной. А вечерами, а часто и по утрам (я встречал ее у дверей чуть только светало) продолжалась затягивающаяся игра. Пока игры не закончились.
В тот вечер она не улыбалась, была необычно замкнута, так что даже я чувствовал ее внутреннее напряжение. Считайте это предчувствием, но именно в тот вечер я заметил в полуквартале впереди группу бритоголовых «братушек» славянского типа, изрядно набравшихся, с излюбленным оружием уличной драки – стальными прутьями под дешевыми плащами. Они были взвинчены, часто дышали, видать, напоролись на патруль и в спешке заскочили не в свой район. В обычный день к ним бы уже подскочили «буржуа» в клепаной брезентухе, и была бы драка. Но на этот раз поблизости оказался только незаметный я и Кора, которая, ускоряя шаг, шла прямо на них. Еще несколько минут, и она свернет за угол, оказавшись лицом к лицу с группой озверевших отморозков, жаждущих мести за свой недавний позор. Где ее обычная осмотрительность?!
Скрипнув зубами, я двинулся по узкой лестнице, что вела с эстакады вниз. Черт с ней, с осторожностью, эти сегодня получат свое. Железка под курткой тяжко ворочалась в чехле, порываясь вырваться наружу. Я был в ярости.
– Молодые, а ну рванули отсюда до своих башен.
– О, а это кто тут сифонит? Давно трубы не прочищали?
Самый старший из них – верзила под два метра, чуть скособоченный от неумелых попыток накачать мышечную массу, с почти рассосавшимся кровоподтеком на левой скуле, сделал шаг вперед, нависая надо мной вонючей кожаной горой. «Братушки» продолжали одеваться как их безумные деды, оставшиеся без собственной страны. Впрочем, где сейчас все былые страны Европы…
