Такими людьми можно было управлять, пусть не так слаженно и четко, как подготовленными бойцами, но стоит задеть их эмоциональную область, копнуть в неосознанном, тронуть за инстинкты, базовые культурные слои…
Улисс рывком выпрямился, сверкнув в полумраке безумными глазами. Он ненавидел себя в такие моменты. Но и удержаться не мог. Было в этом чудовищном разворачивающемся в его сознании импульсе наития нечто ужасное, полное невероятной тоски и лютого первобытного страха.
Лишь мгновение. Пока Улисс еще оставался собой.
Улисс продолжал удерживать в себе лишь тонкую нить реальности, такую тонкую, что казалось, будто он уже окончательно погряз в вызванном своей волей видении. Подавить, заглушить волю всех присутствующих. Он мог убить каждого здесь. Просто приказать умереть. Но последствия… в первую очередь для него самого. К тому же выплеск такой мощности заставил бы обернуться каждого в этом городе. А уж неведомый убийца Соратников почувствует эхо удара за сотни километров. А ведь он ближе, гораздо ближе. Потому нужен был мягкий, почти нечувствительный морок видения, эмоциональный порыв, который заставит всех здесь забыть о том, что было не наяву, о том, как вдруг опустились стволы, как погасли автонаводчики, как словно заснули люди.
Улисс помнил слова Ромула, что он был рожден вождем для людей, объединителем сердец, что собирает их в единый боевой кулак, раскалывающий планетарные тверди. Он знал, и ненавидел себя за эту роль, которая ему была не нужна. Даже теперь. Спасая чужие и свои жизни, он хотел, чтобы все было проще и честнее.
Створка портала бесшумно закрылась за его спиной, отделяя Улисса от смертоносных жерл. Постепенно они придут в норму. Уже начала понемногу оживать автоматика. Скоро неведомые организаторы этой западни примутся окрикивать по вымершим каналам подчиненных, те будут уверены, что на них зря орут, что ничего не произошло, ищите там, наверху, а тут все спокойно.
Вождь будет приходить им во сне. Есть вещи, которые никуда не делись даже в каменных лабиринтах мегаполиса старой погрязшей в корпоративных дрязгах Европы.
Улисс отказывался верить в людей. Человек не нуждался в таких баснях. А тот, кто нуждался, был уже в чем-то машиной.
Ладно. Не будем вспоминать, выбросим из головы, еще один эпизод в долгой истории. Сейчас нужно спокойно, чтобы не тревожить скрученную судорогой мышцу под правой лопаткой и дать телу отдых, пройти три пролета, потом повернуть направо и с безошибочным чутьем городского следопыта выйти на платформу общественного транспорта. Серый человек в сером городе, растворится такой в потоке людей – его следы через два шага потеряешь.
Улисс скользнул усталым взглядом по сверкающей витрине, в которой отражался его силуэт. Какое знакомое лицо… тривиальный грим вдруг напомнил Улиссу его самого, только давнего, полузабытого. Именно так должен был выглядеть Майкл Кнехт, столько-то лет от роду, образование среднее, житель нижних ярусов мегаполиса. Он постарел. Давно не видел себя без личины. И даже эти чуть слишком нарочитые брови из комплекта не молодили его, а скорее лишь напоминали о бурном прошлом. Кому может быть интересен такой…
Впервые за долгие годы этой затянувшейся пляски с неспешной смертью Улисс почувствовал неожиданное удовольствие от возможности быть самим собой. Что он сказал сегодня соглядатаям из «Эрикссона»? К каким выводам придут их аналитики? Что он – такой же элемент системы, наверное, это он и проник тогда на территорию «Джи-И», и волнует его никакая не судьба погибшего агента, а, тривиально, собственно будущее. Пусть гадают теперь, откуда он, из какой Корпорации. Но для них он впервые стал Улиссом-как-он-есть, человеком без имени и прошлого, слишком сильным противником для таких глупых ловушек. И никакой Корпорации, ни слова о Ромуле, ноль.
Нет, он обманывает себя. Он лишь хотел быть таким – вольным стрелком с правом уйти в тень в любой неподходящий момент. Улисс реальный такого права не имел.
Вздохнув, он достал из кармана комбинезона мятую фуражку, нахлобучил ее поглубже, сунул руки в карманы. Так и будем отсюда убираться. Осторожно, незаметно, тихо.
Что-то давно забытое заставило его остановиться и поднять глаза.
Ощущение теплоты в груди и покалывания в глазах.
Он уже не мог вспомнить, когда последний раз чувствовал на языке вкус этих слов – любовь, нежность. Соратник был орудием незримого будущего, ярмом повисшего на шее. Эмоций у него быть не могло.
Улисс узнал ее, он не мог ошибиться. Память не могла подвести, потому что она здесь была ни при чем.
Перед ним, в двух шагах, стояла Кора.
После стольких лет они встретились.
Она выглядела зрелой женщиной без того легкого налета приближающейся старости, что так красит некоторых, но чаще вызывает не восхищение, а сочувствие. Интересно, как он ей… хотя, наверное, не важно. Но она узнала его!
– Привет.
– Привет, Кора.
– Майкл, я тебя узнала.
Улисс улыбнулся. Майкл. Да, так его звали.
– Кора… Ты сейчас куда-то спешишь?
– Да. Но мы найдемся, правда? Вот мой контакт. Майкл, если б ты знал, как я рада тебя видеть…
Улисс глядел ей вослед, а она все оборачивалась, не веря. Боже… почему все вышло именно так? Он же знал, знал, что они оба…
Последние дни у меня не было сил. Я бегал в своей комнате из угла в угол, я не мог думать о занятиях, даже в ответ на хмурые замечания Мартина о пропущенных тренировках меня скорее подмывало ему надерзить, нежели повиниться. Я не находил себе места. Кора не выходила у меня из головы.
Пойти к ней домой, вытащить на разговор? Поймать в социалке?
Я не понимал, что происходит, я буквально сходил с ума, не в состоянии избавиться от ее образа на единое мгновение. Так не могло продолжаться долго. Она меня больше не чувствовала по вечерам, я научился закрываться. Но от этого скопившегося внутри меня груза я опасался просто взорваться однажды.
И вот я решился. Я должен был сказать ей любую чушь, рассказать, что люблю ее (я не знал названия тому, что я испытывал изо дня в день, пусть будет дурацкое слово любовь), что мне и нужно-то, быть с ней иногда рядом… а потом – потом раскрыться. Сразу, изо всех сил.
Тот отвратительный осенний день начался как обычно. Я отправился в социалку, даже толком не позавтракав. Весь день я не выпускал Кору из виду, боясь одного – что она ускользнет сегодня от меня, а завтра я уже не решусь.
Классы тянулись бесконечно, один зануда за преподавательским столом сменялся другим латентным
