их отражения всех известных школ, доживших до конца двадцать первого века, однако в тот раз мы, не сговариваясь, синхронно выбрали для схватки один из стилей несколько извращенной рэперской капоэйры, очень популярной некогда в рабочих многоквартирниках. Рассчитанная на борьбу с многочисленным противником в узком пространстве, она приучала бойца даже в бешеном вращении танца слышать ритм своего сердца и не терять ориентацию в любых лабиринтах.
Сейчас это было словно признанием – мы оба оказались загнанными в один узкий коридор, из которого нужно было еще найти выход.
Наши пятки выбивали из циновок ритмы латиноамериканского континента, пространство волчком вилось вокруг нас, вставая на дыбы в моменты выходов-атак, однако пока мы не допускали настоящего контакта, пытаясь наскоро прощупать слабые места друг друга. После того случая Мартин избегал поединков со мной, ребята даже начинали порой над ним подтрунивать, что, впрочем, не меняло главного – я мог только смириться, видя отныне в Мартине лишь тренера, но не потенциального партнера на татами. Он тоже явно не спешил недооценивать мои теперешние силы. В его движениях я почувствовал даже не осторожность – настороженность.
И тогда я бросился вперед, улучив первый мало-мальски удобный для этого момент. Мы слетелись и снова разошлись на два шага, достаточных для глухой обороны. Мартин плотно держал за собой верхний уровень, мне же пришлось опуститься в партер. Мартин уходил с линии атаки, не пытаясь контратаковать. Он не хочет этой драки, до сих пор – не хочет!
Взвинчивая темп, я следил за нашим дыханием – Мартин был силен, с точностью метронома он следовал за навязываемым мною ритмом. Но ничего не делал в ответ, лишь имитируя настоящий натиск. Не рассчитывал же он, что я просто устану!
Я выглядел плохо, да, но ему уже было дано достаточно времени, чтобы понять – корень моей слабости лежит далеко от простого физического недуга. Или он до сих пор честно думает, что я накачался какой-то химией и теперь веду себя так, подчиняясь эйфории активатора? Пора его огорчить.
Замедление ритма было крошечным, но достаточным, чтобы он смог его заметить. Теперь восстановиться, а спустя секунду…
Есть! Мартин попался, ринувшись вперед неумолимо раскручивающейся пращой. Он успел отскочить только чудом, когда ребро моей ладони уже свистело ему в висок. Мир снова вернулся к устойчивому вращению, только оборонная дистанция теперь чуть выросла. Чуть-чуть, совсем немного, какие-то миллиметры. Но я понял – Мартин даже не думал списывать этот свой просчет на мое везение. Теперь он понял, что я – это я, а не накачанная дрянью машина саморазрушения.
Шутки кончились.
Его волчок разом сплюснулся… и развернулся, выворачиваясь наизнанку – Мартин атаковал меня сразу в трех плоскостях, с выходом в стойку на одной руке. Я даже не подумал пытаться контратаковать – таким плотным был натиск. Едва успевая одиночными касаниями отводить град ударов, я отступил сначала на шаг, потом на два, а потом был вынужден еще взвинтить темп, чтобы вернуть себе возможность хоть какой-то активности. Мартин умудрялся контролировать каждое мое движение.
Даже боль моя, мой лучший друг и моя опора, даже она куда-то поспешно отступила, очищая голову от багровой мути. Это могло быть добрым предзнаменованием, но мне почему-то начинало казаться, что я зря ввязался в это дело, нужно было уговорить… найти какие-то слова, подобрать аргументы…
Мартин почувствовал мою неуверенность, продолжая настойчиво теснить меня к стене, у которой, я знал, меня уложат так же быстро и эффективно, как я полчаса назад ту злосчастную грушу. Мартин надвигался, не замечая моих потуг оказать сопротивление. Куда мне, наглому, самоуверенному, невесть с чего возомнившему о себе сопляку тягаться с человеком вдвое старше, за плечами которого стоит такое, что мне и не снилось…
Еще одно касание, уже очень чувствительное, отбрасывает меня на последний рубеж. Дальше – только поражение. А если Мартин в запале чуть не рассчитает силы – парой переломов отделаться на таких скоростях – уже чудо.
Бух.
В растянутом течении времени сердце уже не отбивало дробь, оно работало подобно огромным тяжелым мехам, качающим воздух к жерлу топки. Я цеплялся остатками воли за окружающее пространство, готовый скорее взлететь в густеющем воздушном вихре, чем сдаться.
Хрустальный мир напомнил о себе сам. Вернее, он не покидал меня ни на миг, это я забыл о нем, вместе с той болью, что была его родной сестрой. И лишь должен был настать такой миг, чтобы он мог вернуться ко мне в сознание. Вытесняя страх и неуверенность.
Хрустальный мир по-прежнему царапал радужку, заставляя слезиться глаза. Он колол избитые о жесткую циновку ноги. Он яркой пылью влетал мне в легкие, разливаясь по крови. Он был во мне, а я был внутри него. И Мартин был.
Только он видел этот мир совсем другим, не замечая тысяч важных деталей, не обращая внимания на скрытые закономерности. Даже законы этого бытия для него были лишь далеким курсом начальной школы, в остальном оставаясь на долю отточенных рефлексов да тренированного чувства равновесия, недостатки которого возмещала идеальная пространственная память.
Неожиданно для себя я увидел его таким, каким он был для самого себя – уставшим, но еще очень сильным. Абсолютно уверенным в собственном видении мира, но все-таки чуточку готовым к неожиданному. Это мой шанс. Просто одолеть Мартина – половина победы. Нужно его удивить настолько, чтобы стена его уверенности дрогнула и подалась.
И тут картина моего хрустального мира разом преобразилась. Перестали мелькать кружащиеся в смертельном танце тела. Перестал вращаться воздух. То есть нет. Движение мира продолжалось. Но теперь оно было вне меня, по ту сторону незримого барьера, отделяющего твое «я» от остальной вселенной.
Хрустальный мир стремительно рос вокруг, наполняясь новыми деталями, сигналами, движением и жизнью.
Мне не нужно было так много. Мне было достаточно одного Мартина, что пошел сейчас в решающую атаку, снова раскручивая свой убийственный вихрь.
Натруженное тело, повинуясь команде, сжалось в комок, падая на циновку чугунной гирей. Только гиря продолжала бы вращаться, скованная собственной инерцией.
Я остановился, как будто был тут, в покое и забвении, всегда, с начала времен.
Мартин все-таки успел заметить, как это произошло. Ломая привычную цепочку рефлексов, он волевым усилием выгнул дугу атаки, изо всех сил стараясь довести ее до цели.
Ему это удалось каким-то чудом. Ценой невероятного напряжения. Я услышал, как хрустнули выворачиваемые суставы.
О, Мартин, я тебя все-таки вывел из равновесия. И как же ты собираешься возвращать себя из этого движения? Ты же меня так убьешь, пожалуй.
Моя ладонь коснулась его голени так нежно, словно хотела потрепать по щеке новорожденного. Мартин мне еще был нужен. Целым, способным передвигаться, невредимым, полным сил. Поверившим в меня, наконец.
Мне хватило всего трети оборота, чтобы остановить его бешеное вращение.
Мартин стоял, чуть пошатываясь, ко мне спиной, и непонимающе озирался. Я снова слышал, как хрустели, возвращаясь на место, вышибленные им в запале боя суставы. Будет болеть, но он привычный, потерпит.
– Мартин, ты уверен, что хочешь продолжить… теперь?
Он атаковал меня на звук, как стоял, спиной ко мне.
Теперь он не обременял себя определенным стилем, да и оставалась ли в его сознании хоть единая искра самоконтроля, сдержанности, холодного расчета?
Я чувствовал через хрустальный мир его горячую, бьющую в кровь ярость. И был ей так рад, как не был рад до того дня ничему на свете.
Лавина ложных выпадов, маскирующих настоящие, смертельно опасные удары, обрушивалась на меня потоком хаоса, безумного разрушительного движения, из которого я должен был вычленять крошечные следы информации, направленной не в пространство, а на меня, управляемой агрессии.
Я ужом извивался в этом темном лесу вспарывающих пространство рук и ног, не давая себе
