последним оставшимся в живых адептом, не смогла причинить атаковавшим вампирам и черным теням ни малейшего вреда – они были надежно укрыты магическим щитом. Эдемитам вновь пришлось демонстрировать свой высокий класс боя на мечах, но все же одному из вампиров удалось проскользнуть им за спины и убить оставшегося практически беспомощным адепта.
Медленно отступая к тоннелю, в котором чуть больше десяти минут назад скрылся хвост колонны беженцев, Лианэль с отчаянием поняла, что это все. Физические возможности эдемита существенно превосходили человеческие, но и у них был свой предел. И Высшая эдемитка чувствовала, что он близок: наливались свинцовой тяжестью ноги и руки. Скоро она уже не сможет поднять меча. А из тоннеля появились пустотники. Избавленные со смертью адепта от обязанности защищать остальных от магии, они очевидно решили принять самое деятельное участие в расправе над последней парой эдемитов. Это был точно конец… Никаких шансов. О, Создатель, но как же ей не хотелось умирать под этими сумрачными сводами, где лишь молчаливое зеркало вод подземного озера станет свидетелем последних мгновений ее жизни! И самое плохое, что все зря! Десять, ну от силы пятнадцать минут форы, которую им героическими усилиями удалось обеспечить беженцам, учитывая мобильность гвардии Тьмы, преследовавшей колонну, были практически ничем. Вот сейчас они падут, а через некоторое время нежить настигнет людей и учинит чудовищную резню. И до безумия горько от мысли, что их смерть будет напрасной.
Последний из ее спутников пал минуту спустя, когда до него добрались пустотники. Одна… Один в поле не воин. До сих пор эдемиты много раз опровергали эту народную мудрость, зачастую в одиночку расправляясь с многочисленными врагами… Но не с такими врагами. Нет, не с такими…
Пустотник Алькасар с наслаждением наблюдал за последними (в этом он не сомневался) мгновениями жизни Высшей эдемитки. Она будет первой Высшей на его счету, но не последней, уж будьте уверены! Может и самому помахать немного мечом? Когда-то он был очень тщеславен, но тысячелетия не прошли даром. Теперь он твердо отдавал приоритет результату перед личной славой и доблестью. Разве что когда одно другому не мешает… Но ведь это как раз тот случай! Почему бы лично не прикончить эту эдемитскую тварь? Почему? Какое-то странное глубинное чувство мешало ему. В чем дело? Почему интуиция приказывает ему не вмешиваться? Что не так?
Сразу три пустотника… «Ого! Уважают!» – мелькнула у Лианэли тщеславная мысль за мгновение до того, как наступил предел. Перетружденная кисть руки не выдержала мощнейшего удара рыцаря Тьмы. Пальцы разжались, и ее меч со звоном покатился по камням. Финал! Пустотник занес свой клинок…
Ослепительный синий росчерк вспорол полумрак пещеры, до сих пор рассеиваемый лишь слабой электрической подсветкой – грот этот лежал на туристическом маршруте. Но вспорол он не только полумрак, но и грудь пустотника, готового уже прикончить ее. Лианэль почувствовала, как перед ней словно пронесся ледяной ветер, ощутимый даже в холоде пещеры. Через секунду два других пустотника, стоящих к ней ближе всего, разделили судьбу первого. Их разрубленные доспехи с грохотом упали на камни, а Тьма, составлявшая сущность этих тварей, исчезла, поглощенная синим сиянием, становившимся все ярче.
В этот момент в ее мозгу царил полный кавардак, вызванный резким переходом от безысходности и ожидания неминуемой смерти к вспыхнувшей ярким факелом надежде. Она могла лишь безмолвно наблюдать за феерическим зрелищем, признаваясь себе, что давно не видела ничего столь же впечатляющего.
Страшный удар неизвестной магии – и сразу несколько вампиров и черных теней превращаются в ледяные статуи, через мгновение распадающиеся на мельчайшие осколки. Вновь начал свой смертоносный танец магический меч (а теперь уже ясно, что это именно меч), разя нежить направо и налево, а фигура того, чья рука держала это оружие, двигалась столь стремительно, что Лианэль могла видеть в полумраке лишь размытую тень.
Волны мощи, исходящей от оружия ее нежданного спасителя, были столь сильны, что Лианэли становилось плохо от одной только мысли о ней и о том, что произошло бы, если б эта мощь была направлена против нее. Странным образом именно эти мысли и рассеяли то временное затмение, в котором из-за шока пребывал мозг эдемитки. «О, Создатель, да это же Каладборг и Рогожин!» – эта мысль подействовала на нее подобно ушату холодной воды. Не странно ли: один смертельный враг спасает ее от другого? Вот только не затем ли, чтобы потом самому ее убить?
Пока Дмитрий Рогожин добивал тех тварей Тьмы, у которых не хватило ума быстро смыться при его появлении, Лианэль, стараясь двигаться незаметно, подобралась к своему мечу и взяла его в руки. Разумеется, усталость никуда не делась, да и магические силы у нее тоже не появились. Высшая эдемитка вполне отдавала себе отчет, что против Рогожина с Каладборгом шансов у нее ничуть не больше, чем против нежити, которая только что чуть не разделалась с ней. Но сдаваться просто так ей не позволяла гордость.
Когда Дмитрий добил в гроте последнюю черную тень, которую Каладборг просто засосал в себя, он повернулся к Лианэли, и та, наконец, смогла его разглядеть. Его голова была абсолютно седой, а в глазах застыл лед. Он улыбнулся одними губами:
– Уф-ф! Я уж думал, не успею!
Лианэль отступила к самой стене и выставила перед собой меч.
– И что вы собрались делать, леди? – невозмутимо поинтересовался Дмитрий. – У вас несколько странный способ благодарить за спасение. И неужели вы всерьез рассчитываете, что сможете оказать мне сопротивление? Даже в хорошей форме, как вы уже убедились в Москве, у вас нет шансов в поединке со мной, а уж теперь…
– Не рассчитывай, что тебе удастся разделаться со мной без боя, Ледяной убийца!
– Ледяной убийца? Гм, интересно! Теперь вы меня так называете? Признаться, имя Истребитель преступников мне нравилось больше.
– Много чести! К тому же, оно теперь не соответствует истине, ибо мои собратья, ставшие твоими последними жертвами, преступниками не являлись.
– Слушайте, прекратите мне «тыкать»! Это, в конце концов, невежливо! Мы с вами на брудершафт не пили! А впрочем, если по возрасту, то я, вероятно, по сравнению с вами – чистый младенец… – уколол ее Дмитрий. – Что же до ремарки насчет ваших собратьев, то хочу сказать следующее. Не я начал войну с расой эдемитов! Одна излишне предприимчивая личность из ваших по имени Пириэл со своей бандой вторглась в мой дом, собираясь угробить меня и забрать Каладборг с моего хладного трупа. И как мне нужно было реагировать на это? Естественно – я защищался.
– Но вы для них были преступником, убийцей, к тому же использовавшим запрещенный артефакт! – горячо заговорила Лианэль, приняв, однако, его замечание насчет тыканья. – Вы сами поставили себя вне закона!
– Что же, я нисколько не сомневался, что для оправдания попытки своих соплеменников совершить убийство (не арест, заметьте, а именно убийство!) с целью ограбления вы найдете уйму «веских» аргументов. Вот только я с ними не согласен.
– А что вы скажете о своем налете на здание КУ?
– Тут другая история. Я вовсе не ставил целью причинять вред жизни или здоровью ваших собратьев. Но в камере московского КУ сидел лич, жизнь, а точнее, не-смерть которого принадлежала мне, так как он являлся убийцей моих родителей!
– Но в нормальном обществе самосуд неприемлем!
– В принципе, я могу если не принять, то понять такую точку зрения, – спокойно произнес Дмитрий, и лед медленно стал уходить из его глаз. – Но для оправдания действий ваших собратьев в данном конкретном случае она не подходит. Они ведь даже не особенно пытались воспрепятствовать мне в совершении казни. Напротив – они спокойно позволили мне прикончить эту мразь, и только после этого, когда я оказался в стратегически невыгодном положении, напали на меня и моих друзей. Так что не надо о недопустимости самосуда! Это здесь совершенно ни при чем! В общем, как видите, в том, что эдемиты пали от моего меча, столько же их вины, сколько и моей. Это уже выходит за рамки одиночного конфликта – это полновесная война, кстати, абсолютно мне ненужная, которую ваша раса развязала против меня. И эти эдемиты – такие же жертвы войны, как и ваш собрат, лежащий в этом зале. Разница только в том, что он погиб за правое дело, защищая людей, а те – потакая дурным наклонностям Пириэла, которому место не в Совете Высших, а в тюрьме строгого режима.
