тюрки обратили в рабство. Лишь нескольким отрядам, общая численность которых не превышала трех тысяч человек, удалось добраться до побережья, где их подобрали суда византийской эскадры.
Так бесславно закончился великий поход бедноты за счастьем.
8
Захар рассказывал еще долго.
Всего в поход за освобождение Гроба Господня собирались три христианские армии. Лотарингская, она же германская, под командованием Готфрида, герцога Нижней Лотарингии, графа Бульонского, его брата Евстафия и Балдуина; южнофранцузская, состоящая из лангедокцев и провансальцев, под руководством старого графа Раймунда, графа Сен-Жиля, он же – граф Тулузский, герцог Нарбоннский, маркграф Прованский; и северофранцузская армия норманнов, англичан и выходцев из домена французского короля. За ведущую роль в ней спорили Гуго де Вермандуа, брат отлученного от Церкви французского короля Филиппа Первого, и Стефан Блуаский, шурин Роберта Норманнского, начитанный и очень богатый человек, негласный глава северного ополчения. Сам Роберт, граф Норманнский, по прозвищу Коротконогий, и его брат Роберт, граф Фландрский, в командиры не лезли.
Костя почесал голову.
– А я все смотрю: земли дешевеют и дешевеют, – посетовал он. – Я за выручку от прошлой партии спирта, что мы византийцам вдули, могу прикупить соседнее поместье. Алессандра очень советует. Говорит, что год назад за него бы в пятнадцать раз больше запросили бы.
Костя поднялся и нервно прошелся вдоль перил террасы.
– Так, может, все-таки уже и собираться надо?
Захар отмахнулся:
– Тимофей Михайлович тоже сказал, что с такими вояками, как те провансальцы, можно еще недели две балду гонять, а потом еще месяц отдыхать.
Он припал к кубку, крякнул и потянулся за бужениной.
– Дождемся Улугбека и начнем. – Но тут рот путника забил сочный ломоть свежеприготовленного мяса. – А пока…
Глаза уставшего человека медленно прикрылись. Дыхание замедлилось и стало мерным, будто специально подстраиваясь под редкие дуновения ветра, изредка залетающего на террасу через плотные занавески.
– Можно и не спешить, – уже сквозь полудрему добавил он.
9
Полночь уже миновала, когда один из прикорнувших на террасе мужчин зашевелился. Что-то мешало спать. Костя проснулся, рывком сел, потянулся и, охнув, схватился за голову.
– У-у-у… Когда же я пить-то научусь?
Рядом надрывался в попытках перекрыть серенаду расквакавшихся лягушек Захар. Из открытого рта его вылетала такая какофония, такой забористый храп, что Костя удивился, как это он умудрялся спать при этом.
Малышев пошарил на столе. Ни воды, ни вина не было. Пришлось идти в коридор, где еще оставались запасы.
Пока бывший фотограф поправлял здоровье, осушая один за другим кубки с разбавленным вином, которое здесь подавалось вместо воды, мир вокруг него понемногу приходил в норму, приобретая знакомые очертания.
Луна спряталась за тучку, но все равно было достаточно светло.
Малышев почувствовал непреодолимое желание пройтись… Как минимум на двор.
Уйти ему не дали.
Шорох за перилами террасы в редких перерывах громоподобного красноармейского храпа так и остался бы незамеченным, если бы не слух Кости, явно обостренный посталкогольным синдромом.
Малышев еще удивленно крутил головой, силясь понять, что же так привлекло его внимание, как в его поле зрения появился новый предмет, весьма достойный изучения. Короткая стальная кошка, обмотанная для бесшумности толстым шнуром, перелетела через перила, следом послышалось тихое сопение и звук трения кожи о штукатурку.
Опьянение как ветром сдуло.
Костя выскользнул из башмаков и бесшумно вернулся на террасу. Через мгновение в одной руке его уже лежал короткий кинжал, а в другой покоился револьвер. Захар, выводя рулады храпа, создавал прекрасный фон, так что будить его Малышев не решился.
Выбрать место для засады ему не дали. Пока Костя осматривался, над перилами появился силуэт. Костя замер в углу у выхода, там, где сидел, справедливо полагая, что в тени он будет незаметен.
Осмотревшись, ночной гость мягко спрыгнул и двинулся в сторону спящего Пригодько.
«Неужели один?» – Костя навел на силуэт револьвер, когда легкий шум за спиной заставил его обернуться.
Он еле успел среагировать. Лишь только темная тень в дверном проходе взмахнула рукой, Малышев уже летел на пол. Короткий топорик нападавшего врезался в косяк двери и остался в ней. Тут же щелкнул короткий арбалет во второй руке бандита. Болт вошел в пол, разодрав рубаху.
– Захар! Б…! Тревога!!!
Костя выстрелил во второго налетчика, но место, где мгновение назад стоял враг, теперь пустовало.
Кувырком откатившись в сторону, Малышев бросил взгляд на террасу. Там было жарко: приземистый незнакомец в черной одежде споро орудовал тонким стилетом, пытаясь наколоть отмахивавшегося табуреткой Пригодько. Красноармеец пока уворачивался.
Костя дважды пальнул в убийцу. От вспышек выстрелов он и сам на мгновение ослеп.
Послышался мат сибиряка. Видимо, пули или табуретка достали врага. Теперь надо было обязательно найти второго.
Костя, всматриваясь, повернулся обратно ко входу. Враг должен быть где-то рядом… Но его не было. Большая часть террасы была перед его взором, за исключением небольшого пятачка, где, судя по звукам, Захар добивал убийцу. Но второго киллера не было нигде.
Тень в углу! Костя пальнул туда, еще выстрел в складки закрывавших проемы занавесок. Шорох где-то над головой, он резко вскинул руку с револьвером… и пропустил удар.
…Захар проснулся от крика. Первое, что он увидел, был силуэт с кинжалом в руке. Незнакомый силуэт.
Тут же грянул выстрел.
Бывший красноармеец, а нынче оруженосец скатился с лавки, на которой спал, и подхватил первое, что попалось под руку, – табурет. Убийца прыгнул ближе и ударил. Снизу, с выпадом. Сталь скользнула по руке.
Струйка теплой крови побежала по складкам разрезанной рубашки. Захар от души врезал табуреткой по роже бандита, но удар пришелся в пустоту. Тот скользнул под локтем и дважды коротко кольнул в грудь. На счастье, бил он вскользь, и двойная кольчуга выдержала.
«Не снял», – успел вспомнить Захар, опуская табурет на спину противника.
Немудреный предмет меблировки с хрустом разлетелся, оставив в руке Захара только короткую ножку. Враг упал.
Грохнули еще два выстрела. В лицо брызнула древесная щепа – вторая пуля расколола ножку надвое. Поверженный, но еще совсем не мертвый браво[6] откатился к окну и
