Но снова был бег, долгий и краткий, легкий и утомительный — кому как. Снова рухнули, повалились первые ряды ромеев.
Теперь Вех увидел Святослава. Князь был впереди конных дружинников, под стягом он вклинился почти в самую гущу ромейского войска и пробивался теперь к тому месту, где высилась над головами прочих отборная охрана базилевса, Но до нее было далеко, и кто знал — там ли Цимисхий?! Император ведь мог пребывать и в своем великолепном, сверкающем золотом шатре на вершине холма и наблюдать за боем оттуда.
Но меч Святослава сверкал все чаще, прокладывая коню дорогу, взрезая вражескую стену. Увлеченные примером князя, шли вперед воины, побросав позади себя ненужные уже копья, вздымая вверх боевые мечи и топоры. Враг не выдерживал, он пятился — метр за метром, оставляя поле русичам.
— И-эх! Вот так! Еще раз!
Рядом с Вeхом, мерно орудуя своим харадужным мечом, шел Радомысл. Щит его, утыканный стрелами, то взлетал вверх, спасая от удара, то вновь опускался. И тогда видно было, что кольчуга на Радомысле иссечена во многих местах. Но он не вырывался вперед, не отставал, успевая следить за каждым из своего десятка.
— Вместе, ребята! Наляжем-раз! И еще раз! — голос Радомысла был суров, страшен.
Ромеи отступали, медленно отбиваясь, вырывая из русского строя то одного, то другого. Но все же отстували, не успевая подбирать раненых.
Вех позабыл про усталость и слабость. Сейчас его пьянил азарт. Сапоги оскальзывались о мокрую от крови траву, идти было тяжело. Но он не отставал, не выбивался из хотя и смешавшегося порядком, но все же строя. Ведь одиночку тут же настигнет смерть — сбоку, сзади. Сжереди она не страшна — пока рука, закостеневшая от усталости сжимает меч, пока она в силах разить им и отбивать встречные удары — надо идти и идти вперед!
— Левей бери! — выкрикнул Радомысл. — К Святославу!
Княэь с малой горсткой дружинников был далеко впереди — оcтровком виднeлись островерхие русские шеломы пoсреди выcоких ромейских касок. Туго приходилось князю, тугo.
Вех не видел, что творилось по бокам, там, где были полки правой и левой руки. Но однo было ему ясно центр был прорван, и русичи неудержимо рвались вперед.
Все больше шеломов виднелось около княжеского стяга, пропадали они — один за другим. И Веху и Радомыслу было ясно: если так пойдет дaльшe, скоро князь останется совсем один, а тогда… Нет, они должны были успеть! Bo что бы то ни стало — успеть!
Длинный ромейский меч сбил с головы Веха шлем. На миг потемнело в глазах. Но только на миг! Удар! Прямой удар — туда, где меж железными пластинами темнеет свиная кожа панциря. Все! Нагибаться за шлемом Вех не стал, некогда. Ветер холодными струями остудил его мокрые взъерошенные волосы, освежил. Вперед!
До Святослава оставалось не больше двадцати шагов. И строй превратился уже не в «стену» и не в таранный молот, а в стрелу, вытянувшуюся острием в сторону «бессмертных» охранников базилевса. В голове стоял Радомысл.
Щит его раскололся вдоль, на щеке тянулся кровавый рубец, зубы были оскалены в подобии какой-то неистовой улыбки. Оставалось немного!
Вех видел — князь один. Конь его упал. Никого рядом нет, все полегли. Меч князь сжимал в левой руке, правая повисла безжизненной плетью вдоль тела.
Оставался последний рывок. Ну же! Радомысл проскользнул меж ромеями и уперся спиной в спину князя. Спасен! Кольцо удалось разорвать. И теперь ромеи уже не отступали, теперь они позорно, втягивая головы в плечи и горбя спины, бежали. Все! Вех задыхался от накатившего чувства. Неужто все?! Сердце готово было вырваться из груди. Но нет, еще рано было думать об этом, совсем рано.
Свежие, не утомленные боем русичи обтекали с боков, заполняли оставленное врагом пространство — теперь иришло их времечко. Враг бежал, бежал во весь дух, бросая оружие и раненых, бежал туда, к холму, на котором возвышался императорский шатер. Опьяненные близящейся победой, преследовали его русичи.
— Стойте, остановите их! — прохрипел Святослав.
И только тогда до Веха дошло, что не раны обескровили князя. Святослав еле держался на ногах от усталости. Но держался, не обращая внимания на сочивщуюся из-под рассеченной на правом плече кольчуги кровь. Лицо его было бледным, словно у мертвеца, глаза запали. Двое дружинников поддерживали княза под руки. Но Святослав отталкивал их, пытался вырваться.
— Остановите! Где стяг?!
Радомысл бросился к земле и выдернул красное полотнище из-под груды ромейских тел — оно было бурым, почти черным от запекшейся крови.
— Скорее! — выкрикнул князь.
Радомысл, не найдя древка, наколол конец стяга на свой меч, вскинул вытянутую руку вверх и, дважды резко опустив ее вниз, стал вращать меч со стягом над головой — то был сигнал к отступлению.
Но не сразу остановились передовые полки. А когда они замедлили свой бег, когда воеводы, недоуменно оглядываясь назад, стали резкими выкриками сдерживать ратников, Вех увидал — поздно! Из-за холма выходили железные шеренги ромеев. И конца им не было видно!
Визг труб, барабанная дробь, дикие вопли заглушили последние окрики и лязг металла.
— Западня!!!
Святослав наконец оттолкнул дружинников, вскарабкался на гору трупов. Лицо его порозовело, ваяно, силы постепенно возвращались в молодое и выносливое тело, закаленное суровой боевой жизнью.
Радомысл продолжал стягивать войско. Он наконец нашел длинное и, главное, целое копье. Теперь княжеский стяг был виден издалека.
— Княже, слева ромейская конница! Обходят! — не слезая с коня, выкрикнул подскакавший болгарский воевода.
И умчался.
Святослав молча кивнул.
Небо потемнело, и со стороны холма хлестнул в лица сильный ветер. Тучи поднятого вверх песка обрушились на русские ряды, засыпая глаза, забивая рот, нос. Казалось, сама природа встала на защиту ромеев.
Вех отвернулся от колючего ветра и увидел, что дорога назад перекрыта. Путь к крепости преграждала стена пехоты — наверное, той самой, что поутру высадилась с ромейских кораблей.
Солнце совсем скрылось за черной пеленой, ветер нарастал, достигая почти ураганной силы. 'Эх, Любава, не дождешься ты ни одного из нас' — с горечью подумалось Веху.
Но словно в ответ на мрачную мысль его прозвучал твердый, спокойный голос Святослава:
— Пробьемся!
Он не отворачивался от порывов ветра, не оглядывался на Доростол, смотрел в сторону ромейских полков, вытянувшихся на холме и по обе стороны от него
— Пробьемся! — с удвоенной уверенностью повторил он.
И невозможно было поверить, что Святослав полчаса назад выглядел человеком, почти переступившим порог этой жизни.
Небо высветили яркие вспышки, и из передовых, стоящих лицом к лицу с ромеями полков послышались жуткие крики.
— Греческий огонь, — бессильно прохрипел Радомысл, — они не хотят биться с нами, не хотят рисковать своими жалкими жизнями, окружили и теперь будут выжигать. Всех до единого, живьем!
— Назад! К крепости! — закричал Святослав.
Радомысл опять взмахнул стягом. Полки начали отходить, собираясь в один мощный кулак.
Горшки с огненной смесью сыпались сверху, не переставая. Волна горькой едкой вони докатилась до Веха. Нечеловеческие вопли, исторгаемые мучениками, не смолкали. Ветер доносил запах горящего мяса.
