ЭПОС
На этом заканчивается рассказ о Хроальде и людях из Моржовой Бухты.
А люди Мак-Лота, которым не терпелось вернуться на Блаженный Остров, в ту же ночь вернулись на корабль и подняли паруса. И больше никто их не видел.
ЭРОТИКА
Таис вытянулась на кушетке, любуясь своими длинными ногами под черным шелком чулок. За окном шли люди: мужчины, обладатели мощных фаллосов, и женщины, владычицы пещер наслаждения. Она, Таис, могла бы сделать счастливыми их всех, поведать им восхитительные тайны об их собственных телах. Люди шли мимо ее окна, но они вернутся, и каждый, кто придет сюда, будет долгожданным гостем.
Но когда я пройду мимо вас, легкая, свободная и счастливая, когда аромат моих духов заставит ваше сердце замереть от предчувствия сбывающейся мечты, кто в этот момент захочет упрекнуть меня? Думаю, что совсем другие мысли пронесутся в вашей голове и совсем другие слова будут готовы сорваться с ваших губ. Я не просто так думаю, я знаю это.
Она казалась им не женщиной, а неким таинственным диковинным существом, одно прикосновение к которому могло бы стать восхитительным приключением. И она готова была подарить любому и это прекрасное приключение, и все те, что могли за ним последовать.
Их тела не знали усталости, и слова были больше не нужны. Время слов сменилось временем поцелуев, и это было прекрасно.
ЮМОРИСТИЧЕСКАЯ ПРОЗА
— Все бесполезно, — сказал Август, поднимая на сестру смеющиеся глаза. — Он собирает чемоданы и ругается. Мне всю жизнь казалось, что я силен в языках, но я и половины не мог разобрать. В чем я абсолютно уверен, так это что ноги его не будет в нашем доме, в Англии и вообще в Европе. Во всяком случае в этом он клянется всеми святыми.
'Как хотите, братцы, — думал Фред, потягивая пиво. — Лично я все сокровища мира отдам за клетчатый фартучек моей Милисенты'.
'Дядя Хенри!' — 'О, нет!' Но в окно уже заглядывала нахальная круглая мордочка: 'Я все взвесил и решил, дядя Хенри! Вы нравитесь мне больше, чем тетя Салливан. Она… она щиплется!'
С тех пор жители Мармазона стали такими домоседами, что даже на ярмарке в соседнем Бахенмаркене встретить мармазонца — большая редкость.
АЗБУКА СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО ИСКУССТВА
А всему, что неверно сказано в этих писаниях, следует предпочесть то, что окажется вернее.
Настоящая работа не является ни «справочником», ни «словарем», ни, тем более, 'энциклопедией современного искусства'. В данном случае следует доверять названию: написано «азбука» — значит, перед вами именно азбука, и ничего больше.
Появления подобной книги я ждал несколько лет: очевидно ведь, что уже давно пора возводить мосты между участниками актуального художественного процесса и их потенциальной, но пока не заинтересованной аудиторией. Поскольку мои ожидания не были оправданы, пришлось написать 'Азбуку современного искусства' самому. В начале работы я, откровенно говоря, не раз сожалел, что не переложил ее на плечи более компетентного специалиста: я не профессиональный искусствовед, не теоретик актуального искусства и даже не художественный критик. Однако по ходу дела я вполне смирился с собственной кандидатурой, и вот почему.
Во-первых, идеальным проводником для путешественника, оказавшегося на далеком океанском острове (а территория современного искусства больше всего похожа на целый архипелаг малоизученных островов), скорее может стать простой туземец, чем ученый антрополог.
Во-вторых, и в литературе-то я вот уже несколько лет занимаюсь не чем иным, как бурной популяризаторской деятельностью. Популяризаторство — это, по большому счету, искусство манипуляции чужими одиночествами, оно позволяет построить мост между авторским и зрительским восприятиями, превратить два разрозненных монолога в один осмысленный диалог, или, по крайней мере, подарить обеим высоким договаривающимся сторонам достоверную иллюзию, что диалог состоялся — и то хлеб!
В-третьих же, в-четвертых, пятых и двадцать восьмых, в ходе работы над «Азбукой» я лишний раз убедился, что одной объективной «правды» об актуальном искусстве, какой-нибудь единственно истинной концепции, с которой можно было бы сверять собственные домыслы и предположения, в любом случае не существует. Ландшафт территории искусства похож на лоскутное одеяло, поскольку составлен из мнений, суждений и концепций разной степени авторитетности, нередко весьма противоречивых (тот, кому доводилось сравнивать определения какого-нибудь базового термина, — взять хотя бы тот же 'модернизм', — приведенные в разных справочниках, словарях и статьях, со мной согласится). В такой ситуации «абориген» вроде меня — вполне приемлемая кандидатура на роль проводника: у меня нет своей
