Вот с ним Николай Леонидович, можно даже сказать, подружился, причем очень быстро, и общался с голландцем куда больше, чем со всеми остальными. Наверное, особой привязанности способствовало то, что обоих разделял не слишком большой временной интервал. Конечно, о Соглашении Николай Леонидович не забывал, раз жил позже голландца, но все равно тем для разговоров находилось немало. Самому же ван Боммелю и вовсе не было необходимости что-либо скрывать, раз он жил в 1999 году и был для Николая Леонидовича уже историей, хотя и близкой.
Правда, о принципе действия своей машины времени ван Боммель рассказывать не стал, раз Николай Леонидович умалчивал о своей. Хотя ван Боммель все же оговорился, что поначалу попал не на «Санта- Марию», как собирался, и даже не в Испанию, а в Лиссабон 1492 года, но потом сумел исправить оплошность. В ответ Николай Леонидович тоже великодушно признался, что и у него случились кое-какие недоразумения с блоком переноса.
В основном же беседы велись о голландской живописи, об Амстердаме и Делфте, в которых Николаю Леонидовичу доводилось бывать, об Антони ван Левенгуке, великом голландском изобретателе микроскопа, о ветряных мельницах, каналах, пронизывающих всю Голландию, русском царе Петре, который учился в Голландии морскому делу, и о голландском писателе Эдуарде Дауэсе Деккере, известном под псевдонимом Мультатули. Эти разговоры помогали коротать время, и вдобавок и Николай Леонидович, и ван Боммель, осознавали, что беседы вносят в сюрреалистическое существование на этой абсурдной плавучей плоскости, взявшейся неизвестно откуда, хоть какую-то рациональную материю.
Саргассово море между тем закончилось, испанские каравеллы снова вышли начистую воду, продолжая западный курс. Сентябрь 1492 года подходил к концу.
Теперь путешественников по времени собралось столько, что прежнего единения уже не могло быть. Образовались и продолжали образовываться, как это всегда бывает в больших коллективах, различные группки - или по национальным признакам, или по близости времен. Чем меньше был временной промежуток, как например у Николая Леонидовича с ван Боммелем, тем легче сходились люди. Чем больше, тем труднее.
Однако ученый стал вдруг подмечать, что ассистент Василий, захватив старинный музыкальный щипковый инструмент, все чаще стал проводить вечера в обществе Мари Куше, очаровательной французской исследовательницы из 2196 года. Из-за какой-нибудь отдаленной машины времени, которые теперь прямо-таки теснились на плавучей плоскости, доносились аккорды и слова песен. Мари тоже пела под аккомпанемент Василия какие-то свои французские песни.
В конце концов Николай Леонидович, по праву шефа и старшего товарища, решил даже сделать ассистенту внушение.
- Ты, Василий, смотри, не увлекайся! - молвил он строго. - Она старше тебя на два века! Не забывай об этом! И вообще…
- О чем это вы, шеф? - удивился Василий, но почему-то, однако, отвел глаза В сторону.
- Сам знаешь о чем! - строго сказал Николай Леонидович. - О том, что на гитаре много играешь!
- Да что вы, шеф, - смущенно ответил Василий и зачем-то вдруг добавил: - У меня девушка в Москве! А тут такая возможность поупражняться во французском языке, К тому же Мари не два века старше, а поменьше…
- Смотри! - значительно Повторил Николай Леонидович и перевел разговор на другую тему. - Ужинать пора! Сходи позови ван Боммеля.
В следующее утро небо обложили черные тучи, казалось, все вокруг насыщено электричеством, хотя пока лишь где-то далеко впереди, у самого горизонта, иногда вспыхивали зигзаги молний. Теперь почти все путешественники по времени собрались на носу плоскости, глядя на горизонт. Должно быть, все, как и сам Николай Леонидович, вдруг ощутили неясную тревогу, которая была словно разлита в воздухе.
Тревожное ожидание царило и на каравеллах, моряки готовились к урагану. На шканцах «Санта-Марии» появился Колумб, отдал какой-то приказ. Матросы начали сворачивать паруса. Но двигались моряки как-то нехотя.
В этот момент у Николая Леонидовича к чувству тревоги вдруг добавилось острое предчувствие: развязка необыкновенного путешествия на плавучей плоскости, возможно, уже близка. До Нового Света оставалось лишь несколько дней пути. А что будет дальше?
Сам Колумб, открыв остров Сан-Сальвадор в Багамском архипелаге, первую землю в Новом Свете, должен был затем обследовать несколько соседних островов и двинуться дальше, чтобы открыть Кубу и Гаити. Неужели и дальше эта плавучая плоскость будет идти вслед за каравеллами великого адмирала?
Но от таких мыслей Николая Леонидовича отвлекли бурные события, разворачивающиеся на «Санта- Марии»: на каравелле наконец-то вспыхнул бунт, о котором дружно сообщали все исторические хроники, - матросы хотели принудить Колумба повернуть назад. Правда, на деле бунт, как оказалось, продолжался совсем недолго, да и был каким-то совсем несерьезным.
Один из матросов вдруг бросил канат и стал бурно жестикулировать, показывая то вперед по курсу «Санта-Марии», то назад, на шкафут, где стоял Колумб в окружении нескольких офицеров. Видимо, это был призыв, оказавшийся последней каплей. Мгновение спустя толпа матросов ринулась к трапу, чтобы подняться на корму. Офицеры обнажили шпаги, один из них плашмя ударил лезвием первого из матросов, поднявшегося на шкафут.
Но тут же, словно только этого и дожидаясь, черное небо пролилось потоком воды, высокая волна подняла корму каравеллы, а нос «Санта-Марии» едва не скрылся под другой волной. Бросившись к румпелю, Колумб выровнял судно, что-то крикнул матросам, и те поспешно вернулись на палубу, чтобы с лихорадочной быстротой убирать паруса.
В мгновение ока океан разбушевался не на шутку. Три каравеллы с огромной скоростью неслись вперед, то взлетая на волнах, то проваливаясь в бездну. Словно сам Бог морей пришел на помощь Колумбу, чтобы погасить бунт, едва начавшийся, и приструнить мятежников. Однако и самому великому адмиралу тоже пришлось испытать на себе крутой нрав божества.
Зато над плавучей плоскостью гнев Бога морей оказался не властным. Удивительным образом она продолжала двигаться рядом с каравеллами столь же ровно, как и всегда, не испытывая ни малейшей качки. Иной раз волны поднимались выше нее,
но на саму плоскость не попадало ни капли, хотя на ней стало ощутимо прохладнее.
Шторм продолжался всю ночь и весь следующий день. Теперь уже сам океан с огромной скоростью нес каравеллы, на которых были убраны все паруса, на запад. А на третье утро океан снова был спокоен, и над тремя каравеллами засияло солнце. Только теперь почему-то впереди шла «Пинта», а «Санта-Мария» следовала за ней, немного опережая третью каравеллу - «Нинью».
В ночь на 12 октября 1492 года на плавучей плоскости никто не спал, открытие Америки неумолимо приближалось, а уж такой-то момент пропускать никому не хотелось. Очень ярко светила луна, освещая спокойную гладь океана, хорошо было видно, как расхаживает по шкафуту «Санта-Марии» Колумб. В эту ночь, словно предчувствуя свое великое открытие, великий адмирал тоже не ложился.
Каравеллы Колумба все ближе подходили к острову Сан-Сальвадор, но сам глава экспедиции этого еще не знал. Путешественники по времени знали и ждали, когда с мачты «Пинты» матрос по имени Родриго де Триана крикнет во весь голос: «Земля!»
На самой плавучей плоскости, между тем, в это время творилось нечто совсем уже невероятное: машины времени самых разных эпох и стран стали теперь появляться едва ли не поминутно.
В этом хаосе уже ничего нельзя было понять. Над плоскостью метался ярко-красный диск, описывая замысловатые траектории, облетая то одну новую машину времени, то другую. Растерянные голоса новоприбывших слились в сплошной непрерывный гул, но старожилы, увлеченные приближающимся открытием Америки, не обращали на новичков никакого внимания. В какой-то момент Николаю Леонидовичу показалось, что рядом с ним в толпе новичков вдруг промелькнуло и сейчас же исчезло удивительно знакомое лицо, которое он не раз видел на портретах, но кто это, он вспомнил лишь в тот самый момент, когда на «Пинте» вдруг ударил пушечный выстрел. Это означало только одно: Родриго де Триана уже выкрикнул свое знаменитое слово - «земля!».
А сам Николай Леонидович в этот момент наконец сообразил и растерянно вымолвил:
- Эдисон! Томас Эдисон!
Поверить в то, что великий изобретатель тоже, оказывается, умудрился построить машину времени, о
